На следующий день, в тусклом сизом свете ураганного рассвета, мы с удивлением увидели «Марту», стоящую на якоре в лагуне и окруженную досками, как ворота крепости.

– Шторм слишком сильный, – пояснил Бейатааки, когда мы встретили его на пляже. Бейатааки плавал на Кирибати уже тридцать лет. Его кожа от постоянного пребывания на солнце была вся в пятнах. Лицо обветрилось и покрылось морщинами. То, что этот парень считает шторм слишком сильным для плавания, учитывая, что на борту у него нет сухопутных крыс, страдающих морской болезнью, многое значило.

– Канал прошли, но дальше волны поднялись слишком большие, и мы решили не плыть, – рассказал он. – Попробуем попозже.

Но они не попробовали. Шли дни, а ураган все не стихал. Каждый день на Майану обрушивались ливни и ветер. Он вырывал с корнем деревья папайи. Срывал крыши с манеаб. Остров окутала мрачная серая пелена. В деревнях размыло улицы. Атенати пришлось устраивать кулинарные классы перед группой дрожащих от холода женщин, которым она демонстрировала, как внедрить в рацион богатые витамином А овощи, выращенные здесь же, на острове, для борьбы с куриной слепотой – распространенной вследствие недоедания детской болезнью на Кирибати. Бвенава возвращался в гостиницу под вечер: целыми днями он ходил от одного дома к другому, объясняя, как важно соблюдать правильное соотношение солнца и тени для оптимального роста помидоров, и рассказывая о чудесных свойствах чайя, беле и намбере – трех видов зеленых листовых салатов, росших на атолле. Его задачей было сделать безвкусные листья съедобными.

В манеабах унимане жаловались на ураган и причиненный им ущерб. Почти во всех деревнях у манеаб снесло крышу, и старики сетовали, что нынешняя молодежь разучилась строить манеабы как полагается. С каждым годом население Майаны уменьшалось. Юношей манили мерцающие огни Таравы.

Лишенные возможности смотреться в зеркало, мы с Сильвией сблизились, как никогда.

– У тебя в глазу грязь.

– А у тебя козявка.

– Ты измазалась.

– Где? Здесь?

– Нет, здесь.

– Всё?

– Нет… дай я вытру.

Ураган то стихал, то накатывал с новой силой, за ливнями следовали мощнейшие ветра, и Майана предстала перед нами мрачным, заброшенным островом, который оживляла лишь невыносимо прекрасная прохлада (это с моей скромной точки зрения). Свежесть в воздухе означала, что можно ходить весь день и не бояться умереть от обезвоживания, есть, не пересаливая еду. Наконец-то после обеда я не превращался в разомлевшего коматозника, как и почти вся страна, обессиленная жарой. Мне давно не давал покоя вопрос: почему страны с умеренным климатом более развитые, чем жаркие? Теперь я знал ответ: зной. Вот допустим, как высока продуктивность труда в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе в августе? Не слишком высока, а ведь там есть кондиционеры. А теперь представьте, что настал вечный август и нет гудящих кондиционеров, обдающих вас своим прохладным ветерком. Стали бы нью-йоркцы по-прежнему работать по восемнадцать часов в день, выпуская сотни журналов и участвуя в тысячах судебных разбирательств? И будет ли кому-то не наплевать, если акции «Циско» упадут на сорок пунктов? Нет. В условиях вечного августа нью-йоркцы станут проводить дни, уснув за рабочими столами и пуская слюни – точь-в-точь как правительство Кирибати.

Ветер принес с собой еще одну неожиданную радость. Море слишком разбушевалось, чтобы можно было идти на рыбалку, и в отсутствие рыбы мы сосредоточились на рисе, но тут Кириаата, приветливая хозяйка нашей гостиницы, стала извиняться за то, что не может предложить нам большой выбор блюд на обед и ужин.