– А он ничего не заподозрит?

– Заподозрит, разумеется. Но вся прелесть нашего плана состоит в том, что уж хотя бы взглянуть на твой дом он точно не сможет отказаться. А сам будет при этом думать, что дурачит нас: якобы согласится на наши предложения, а потом сможет нас с легкостью уничтожить. Улавливаешь ли ты, в чем хитрость, брат мой?

– Нет никого мудрее тебя, о брат и вождь нашего народа!

– Нет, я не могу быть вождем, мой глупый лоб весь зарос колючкой.

И генерал Мумас улыбнулся советнику.

И тут снаружи послышались радостные многоголосые крики. Затарахтели выстрелы. А потом все звуки перекрыл грохот военной песни и стук сапог – колонна мужчин шла через идрийскую пустыню. И к великому облегчению генерала – не в его сторону. Они шли к морю. Побросав свои «мерседесы», оставив блюда с жареной бараниной, они плотным строем шагали навстречу солнцу, и крик тысяч ртов разносился над песчаной бесконечностью:

– Победим или умрем у врат Иерусалима!

С подобными вспышками патриотизма генералу уже не раз приходилось сталкиваться. Справится он и с этой и наконец отбудет в столицу, в свой роскошный дворец с кондиционерами, а орущая толпа, опомнившись, разъедется по домам, и с завтрашнего дня все потечет как обычно.

Но домой никто из них, похоже, не собирался. И «мерседесы» стояли брошенными на краю лагеря.

– Через полмили они устанут и вернутся к своим машинам. Я выйду и назову их героями революции, а заодно скажу, что все те, кто пойдет к Иерусалиму под началом этого новоявленного пророка, найдут там не славу и прозрение, а лишь свою смерть. Только я могу возглавить поход на Израиль.

Но никто не вернулся в лагерь – ни в этот вечер, ни во все последующие. А генералу сообщили, что полковники разбились на взводы, роты и батальоны и неделями, позабыв об отдыхе и комфорте, проводили в пустыне учения. Они маршировали, бегали, ползали под палящим солнцем, устраивали стрельбы, изучали технику, а если не знали, как ею пользоваться, то оставляли ее. И в конце концов бросили в пустыне немногие не поддавшиеся им механизмы, остальными же овладели со всей возможной дотошностью. Теперь идрийская армия не боялась даже танковых сражений. Революционные фразы были им ни к чему, но они умели обращаться с оружием, знали в лицо командиров и были готовы победить в битве или умереть в ней.

Не знали они только одного – имени их нового лидера. Того самого полковника, дерзко говорившего с генералом. Но одному из его соратников, более смелому, чем остальные, удалось-таки вытянуть новоиспеченного генерала на разговор об имени. Да и понятно – если он собирался вести их против Израиля, неплохо хотя бы знать, как к нему обращаться.

– Эрисон, – сказал наконец тот, помявшись. – Зовите меня просто Эрисон.

– Это не арабское имя, – удивились собравшиеся.

– Самое что ни на есть арабское, – заверил новый начальник. – Имя моих предков, величие которых в прошлые века заставило бы устыдится неблагодарное человечество.

Имя нового начальника стало вскоре известно всей армии, а храбрый полковник, первым его узнавший, продал его репортеру одной из немецких газет. Вскоре окольными путями оно дошло до расположенного под Тель-Авивом штаба израильской контрразведки. А вместе с ним и информация о том, что арабы тренируют в пустыне армию, подобной которой Ближний Восток не видел с восьмого века, когда арабские племена в считанные дни захватили одну из крупнейших империй древности.

– А сколько их там? – поинтересовался представитель «Моссада».

– Около пятнадцати тысяч.

– Но это же совсем ничего.

– А вы бы их видели... Крепкие ребята.