- Нет.

Я стоял, сложив опущенные руки перед собой и смотрел ему в глаза. Глаза не врали.

- Я верю тебе, князь, - сказал я, надавил пальцем на камень перстня, и сделал маленький шаг к нему, чуть выдвинув вперёд свою правую руку раскрытой ладонью вверх.

Он поднялся с кресла и подошёл ко мне. Посмотрел на мою ладонь, и уверенно пожал её. Яд из моего перстня смочил ему ладонь.

- Не волнуйся так, - сказал он, растирая мой "пот" другой ладонью. - Вот это и есть "политик". Искусство договариваться.

* * *

- Согласен. Это и есть настоящий "политик", - подтвердил я его слова и свои мысли, тщательно смывая яд с тонкой силиконовой перчатки "под натуральную кожу". Хотя я и принял противоядие, но гигиену никто не отменял, да и пригодиться ещё может сей "реквизит".

Фамильный перстень князей Телятевских, отданный мне дедом Михаилом, я переделал "на всякий случай" ещё там, в двадцать первом веке и заполнил димексидом , смешенным один к трём с весьма распространённым здесь "долгоиграющим" ядом.

- Дайте пожрать, командиру.

- Чой то ты по-немецки заговорил, княже, как из Новогорода пришёл? - Спросил, хитро щурясь, десятский, поливавший мне из фляги, отдавая рушник.

- Заговоришь тут... У них... Этих... Немцев по городу ходит... Как собак. "Гав-гав-гав", "гав-гав-гав", токмо и слышно, то собака, то немец лают.

Все, рассмеялись.

- Садись, командир. Ешь кулеш, - сказал Гринька.

Мы сидели на положенных на землю сёдлах и обедали, когда приехал гонец от князя Дмитрия Шемяки, и передал мне ответную грамоту, лежащую в том же футляре.

Утром мы выехали в обратный путь. Проскочив новгородские земли, по своим мы ехали не спеша. Доехав до Твери и переночевав на подворье князя Микулина, то есть меня, мы двинулись на Москву.

* * *

- Я рад тебя видеть, Михась - сказал Иван, обнимая меня.

- И я рад. Здрав будь, Великий Князь.

- Привёз что от Шемяки?

- Привёз, сказал я, но боюсь Василь Василичу ответ Шемяки не по нраву будет.