– Это только аванс.
– И впрямь сотенная, – гундосый живо заграбастал денежку и с шиком вытащил портсигар. – Кури, парень. Тебя как зовут?
– Михаил. Миха.
– Держи, Миха, папиросочку, не стесняйся. Так кого, говоришь, проучить?
В это самое время Полинка, спрыгнув с велосипеда, безуспешно пыталась докричаться до Вадика через палисадник, и даже бросила в распахнутое окно небольшой камешек, кстати – попала. Но в ответ – ничего.
– Нет, – покачала головой девчонка. – Не может Вадька так крепко спать! Что он, сорокалетний старик, что ли?
– Здравствуй, Полинушка, – из-за угла показалась соседка с бидоном молока, видать, с утра пораньше ходила к колхозной подводе. – Вадика ждешь?
– Здрасьте, теть Вера. Вадика. Не знаете, где он?
Соседка задумчиво почмокала губами:
– Нет, милая моя, не знаю. Ой! – тетя Вера вдруг улыбнулась. – Вспомнила! Он вчера в библиотеку собирался, матери при мне говорил. Что-то им там такое задали.
– В библиотеку? – удивленно переспросила Полинка. – А в какую – в центральную, в районную или в детскую? Мог бы, вообще-то, и меня позвать, мне ведь тоже надо сообщение делать. Ладно! И одна прокачусь. Спасибо, тетя Вера!
– Да не за что.
Девушка взметнулась в седло, была она сейчас чудо как хороша, стройненькая, красивая, в синем крепдешиновом платье в мелкий белый горошек, с черными, отливающими на солнце, волосами и глазами – жемчужинами чистейшей воды.
Даже соседка не удержалась, похвалила:
– Ты, Полинушка, совсем как артистка у нас.
Девушка, правда, сего комплимента не слышала… как не слышал его и Вадим… и Павел.
Ремезов проснулся рано утром, с первыми лучами солнца – в те времена именно в такое время все и вставали, да и вообще всегда жили по солнышку, по световому дню, даже отметки времени различались по сезонам, зимой дневные часы были куда короче, нежели летом, а ночные, соответственно, наоборот.
Боярышня тоже проснулась, улыбнулась, потянулась радостно, Павел наклонился к супруге, поцеловал.
– Жаль, что ты уезжаешь, – с сожалением протянула Полинка.
– Так ведь ненадолго, милая!