– Ты ж вроде в библиотеку собрался? – недоверчиво прищурилась Полетт, не хуже Марселя знавшая его улыбку… и все то, что за ней потом следовало.

– Так в библиотеку я с утра, а ты пока поспишь, понежишься…

Девушка всплеснула руками, пушистые ресницы ее дернулись, а в глазах засверкал жемчуг:

– Оп-па! Так ты меня к себе приглашаешь?

– Ну да… Если ты не будешь дуться, конечно.

– А кто дуется-то? Ну, кто? Я? Вот и нет. С чего ты взял вообще-то?

– Тихо, тихо, милая…

Молодой человек перегнулся через столик и с нежностью поцеловал Полетт в губы. Ох, как та заработала языком! Целовались они долго… А потом, расплатившись, вышли с террасы, взявшись за руки. И, перед тем как сесть в нежно-зеленый «Фольксваген» Полетт, припаркованный здесь же, рядом, недалеко от сиреневого куста, принялись целоваться опять, и сладковато-терпкий вкус поцелуев смешался с запахом цветущей сирени.

Анри Сальвадор из невидимых глазу динамиков что-то нежно пел про любовь, ему вторили «Битлы» из чьей-то машины…

– Ге-е-е-орл…

– Гуд! – с террасы кафе одобрительно кричали англичане.

– А давай не в Фонтенбло, – влюбленные, наконец, оторвались друг от друга, правда – только на миг. – И не в Версаль, там как-то слишком людно. Давай в Живерни!

– Так и там людно.

– Зато какой там сад!

– Хорошо, милая. В Живерни так в Живерни – как скажешь.

– Я так тебя люблю, Марсель!

Полетт посмотрела вокруг совершенно безумными глазами, излучавшими, казалось, странную смесь фрейдовской сексуальности, вычурной манерности Камю и экзистенциальной отрешенности Сартра. Да! Еще в этом зовущем взгляде было что-то от Троцкого, что-то типа – вив ля революсьон, и да сдохнут от зависти все буржуа!