В последнем я сильно сомневалась. Не знаю, как там Фойль контролировал магов-следователей, но даже Марк сокрушенно признавал, что никаких зацепок пока обнаружить не удалось. Гарта и Лилиану из числа подозреваемых мы, поразмыслив как следует, все-таки не исключили – мало ли какие у них могли быть сообщники.

Госпожа Фойль прохаживалась по гостиной, трогала вазы, рассматривала картины. Невольно мне вспомнилось, как отзывалась о сей почтенной даме Магда. И разумеется, обряжена супруга министра была в абсолютно неподходящее ей ни по комплекции, ни по возрасту алое платье. Чувствовалось влияние великолепного Гюнтера, признавшегося в одном из интервью, что его привлекают оттенки красного. От удушающего аромата и вульгарно-яркой расцветки одеяния госпожи Фойль меня начало подташнивать.

– Вы, наверное, очень испугались? Не представляю, что бы я почувствовала, будь я на вашем месте. Это так ужасно! Знаете, после того бала, когда Герберта едва не отравили, я несколько ночей глаз не могла сомкнуть. Все переживала, а вдруг на него нападут? Вломятся в наш дом и… А мы ведь спим в одной комнате! Так что угроза нависла и надо мной. По счастью, оказалось, что целью отравителя был вовсе не он. Ой! – госпожа Фойль наконец-то сообразила, с кем она разговаривает, и поднесла руку к губам.

– Ничего, ничего, – сквозь зубы процедила я. – Честно сказать, я никогда не верила в то, что кто-то желал убить вашего супруга.

– Но вы и представить себе не можете, что именно я пережила, – плаксивым тоном протянула собеседница.

Жаль, что в светском обществе неправильно поймут то поведение, что было принято в лагере! Вот уже в который раз я замечала, что все-таки в некоторые моменты лагерные порядки здорово могли бы облегчить жизнь. Больше всего мне хотелось схватить госпожу Фойль за плечи, хорошенько встряхнуть, а затем пинками выпроводить из дома. Вместо этого я натянуто улыбнулась и предложила бесцеремонной гостье кофе.

– Лучше какао, – в очередной раз проявила отсутствие приличного воспитания посетительница. – Этот напиток полезен для душевного спокойствия, а от кофе портится цвет лица.

На мой пристрастный взгляд цвет лица госпожи Фойль и без того был достаточно испорчен толстым слоем румян, но сообщать ей об этом я сочла бестактным. Все-таки супруга министра действительно происходила из семьи обеспеченного фермера и провела почти всю жизнь – до того, как Фойль решил перебраться в столицу – в отдаленной провинции. Это теперь благодаря положению мужа перед ней были открыты все двери, а прежде ее во многих домах и на порог бы не пустили. Впрочем, дамы, подобные моей кузине Магде, до сих пор общались с госпожой Фойль надменно-снисходительным тоном. Вот только отказаться принимать ее не могли.

Глядя на свою посетительницу, мелкими глоточками пьющую какао, я ощутила внезапную жалость к этой некрасивой немолодой женщине. Вероятно, она была счастлива у себя дома, где все было простым и понятным. К столичной жизни госпоже Фойль приспособится так и не удалось. Она оказалась слишком шумной, слишком настойчивой, слишком чужой для того общества, где вынуждена оказалась вращаться. Аристократия так и не приняла ее, несмотря на все ее усилия. Она старательно делала вид, будто получает удовольствие от балов и приемов, но так ли это было в действительности? Я начала сомневаться. Скорее всего, она и ко мне-то идти не слишком хотела. Вероятно, это муж велел ей проведать невесту влиятельного мага.

– Была рада убедиться, что вашему здоровью больше ничего не угрожает, – заявила госпожа Фойль на прощание. – И не волнуйтесь, очень скоро злоумышленника обнаружат. Герберт позаботится об этом.

Я заверила супругу министра, что весьма признательна ей за беспокойство. Свои мысли об умственных способностях Фойля я предпочла при этом держать при себе. Мне показалось, что на лице госпожи Фойль, когда она покидала особняк, промелькнуло облегчение. Хотя, возможно, я просто придумала это под влиянием недавних размышлений.