– "Наконец-то он сжимал в объятиях свое строптивое счастье", – нараспев начал читать дядюшка. – "Сердце трепетало в его могучей груди. Он никак не мог поверить, что сбылась его мечта и он стал счастливейшим из смертных".

– Ах, как это трогательно! – прочувствованно всхлипнула кузина.

А я слегка расслабилась в надежде, что мне не придется выслушивать про "стволы" и "ягодки".

– "Ее нежное тело плавилось под его умелыми ласками. Он благоговейно прокладывал дорожки поцелуев по ее чарующей плоти, вдыхал ее тонкий мускусный запах и наслаждался вкусом ее кожи."

Да, обрадовалась я все-таки рано. Однако же дядюшка взялся осваивать новую тему – кулинарную. При мысли о "вкусе кожи" меня слегка замутило. Надеюсь, сладострастный Гюнтер не искусал свою несчастную любовницу, и фразу следует понимать иносказательно.

– "Чресла его обуял нестерпимый жар, погасить который он мог, лишь утолив свое желание. Подхватив ее на руки, он решительным шагом двинулся к лестнице, чтобы подняться в спальню".

Я живо представила себе мускулистого Гюнтера с тщедушной (дабы не уронить после первого же шага) красоткой на руках. Поминая вполголоса всех демонов, он осторожно поднимался по лестнице, старательно нащупывая ступеньки, чтобы не упасть ненароком. Красотка в его руках закатывала в экстазе глаза и закрывала обзор копной белокурых волос. Обуянные жаром чресла нестерпимо зудели, и Гюнтер мечтал о купании в прохладном водоеме или хотя бы о ванне, но сцепил зубы и мужественно переносил все ниспосланные ему дядюшкой испытания. Ванна, надо полагать, до "утоления желания" Гюнтеру не грозила. Что же, придется бедолаге постараться управиться побыстрее.

– "Она сжала в ладони символ его мужественности и принялась уверенно поглаживать своей нежной маленькой ручкой".

Я растерянно моргнула. Вроде бы Гюнтер в этот момент поднимался по лестнице? Тогда проделать подобный трюк его любовнице было бы затруднительно. Или он уже успел добраться до спальни и сгрузить свою ношу на кровать? Об этом Вильгельм не упомянул.

– "Он набросился на нее, как изголодавшийся зверь. Трепещущее лоно распахнулось навстречу его пылающему орудию страсти и приняло в свои тугие объятия".

Я закашлялась. Этак и обжечь ведь несчастную можно, пылающим-то орудием. Магда, внимавшая дядюшке с раскрасневшимися щеками и горящими глазами, шикнула на меня.

– Тише, Тиа, – прошипела она едва слышно. – Ах, такая горячая сцена!

– Я больше не буду, – покаянно произнесла я.

Дядюшка, похоже, решил не обращать на меня внимания и вещал дальше:

– "Он с каждым разом все сильнее и сильнее врезался в глубины ее податливого тела, вырывая у нее сладострастные стоны".

После этой фразы я всерьез обеспокоилась судьбой героини. Мне описываемое действо показалось больше похожим не на занятие любовью, а на особо извращенную пытку. Дальнейшие слова Вильгельма только убедили меня, что с девицей далеко не все в порядке.

– "Она вся превратилась в одно пылающее желание. Раскаленный жезл, пронзающий ее плоть, исторгал хриплые крики из ее беломраморной груди с налившимися алой краской вершинками. Гюнтер страстно зарычал, и влюбленные забились в нескончаемых судорогах. Весь мир вокруг рассыпался на осколки, но ни одному из них не было до этого никакого дела. Они ослепли и оглохли от наслаждения".

Похоже, дядюшка описывал некую неведомую болезнь, к тому же заразную, раз уж она поразила сразу обоих любовников. Пока я размышляла над странными симптомами: слепота, глухота и судороги, Магда восторженно произнесла:

– Я так и знала, так и знала, что Он – это Гюнтер!

И захлопала в ладоши, довольная своей догадливостью. Вильгельм смутился.