— Это с каких пор?

— Такой нашёл. А вы, выходит, знакомы?

— Не твоё дело.

— Лысая Башка, ты как насчёт пообщаться с молодой, но наглой представительницей подрастающего поколения? Что головой мотаешь? Не хочешь? Ну, дело твоё.

— Так, велосипедная девочка, мадам против. Уважай старших, вали своей дорогой.

— Тебя вот не спросила!

— А меня и не надо.

— Доела, Лысая? Ялик в твоём распоряжении, я своим ходом доберусь. Закреплю верёвку, и тронемся. Подгребай, пока ход не наберём, чтобы не тащило течением.

— Эй, дедуля, ты чего задумал? – забеспокоилась девушка. — Ты куда её везти собрался? Да я за ней знаешь сколько…

— Счастливо оставаться! – крикнул Ингвар и спрыгнул в воду.

***

— Теперь, пацан, мы не просто речное судно, а целый буксир. Приношу извинения за свой скепсис. Лысая мадама — потенциально ценный член коллектива. С понятием дамочка, внесла продуктовый взнос в общий котёл, тебе одежонки подкинула, спальное место себе грамотно обустроила. И где она всё это так оперативно смародёрила, хотел бы я знать? Прирождённая выживальщица! Вон, разложила маты и валяется себе, как королевишна. Отлично устроилась. Заслужила, не то, что велосипедистка та – и пяти километров за нами не проехала, устала. Ещё бы, так ругаться-то на ходу! Никакого дыхания не хватит… Теперь можем идти весь световой день, это увеличивает наши шансы добраться до цели. Я чего беспокоюсь-то? Нам с тобой надо преодолеть несколько тысяч километров, я даже не знаю точно сколько. Пять-шесть, навскидку. Большая у вас страна была, почти как моя родина. «Ничего себе точность!» — скажешь ты и будешь прав. Выглядит сомнительной затеей, но всё не так плохо, как могло бы быть — у меня есть надёжный ориентир, который наверняка пережил катастрофу. Он чего хочешь переживёт. Мне удалось более-менее привязаться к нему по этой жалкой пародии на карту. Если… То есть когда. Когда окажемся в тех краях, сориентируемся точнее. К сожалению, по реке мы можем проплыть не больше тысячи километров, дальше нам с ней становится не по пути. Остаётся четыре-пять тысяч. Туристы проходят в день пятнадцать-двадцать пять километров, опытный военный в режиме марш-броска может одолеть километров сорок, но не каждый день. Такая двужильная кобыла, как Лысая, и полсотни выдаст. Но ориентироваться придётся на тебя, потому что темп похода задаёт самый медленный. С тобой хорошо если десятку за день пройдём. Тысяча километров, делим на десять — сто дней. Пять тысяч — пятьсот дней. Полтора года, если идти постоянно, но ведь всегда что-то задерживает. Итого два года? Нет, и это вряд ли. Потому что если мы не доберёмся до зимы, то придётся где-то останавливаться, пешие походы зимой до добра не доводят. Вот ты, к примеру, сможешь весь день на широких лыжах по глубокому снегу фигачить, а потом в снегу же заночевать? Вряд ли, я думаю. Боюсь, даже я такого режима долго не выдержу, всё же не двадцать лет. Так что придётся искать зимовку, причём заранее, чтобы обустроиться, раздобыть продуктов и тёплой одежды до того, как снег ляжет. Итого уже выходит не два, а три-четыре года! Три зимовки как минимум! «Чёрта с два мы три зимы переживём», сказал бы ты — и опять был бы прав. Так на что же я рассчитываю? На то, что удача меня оставила не окончательно, и нам что-то подвернётся. Вот, например, подвернулся катер, и мы не топаем ножками десять километров в день, а идём по реке со скоростью десять километров в час. Теперь, когда не надо ждать Лысую, будем проходить сотню в день, и максимум через пару недель окажемся там, где придётся, к сожалению, сойти на берег. Будем верить, что нам что-то подвернётся снова. Паровоз, самолёт, самокат — что угодно, что позволит двигаться быстрее пешехода. Я очень не хочу зимовать тут, пацан! Я, хоть и потомок викингов, так долго проболтался по тёплым странам, что Африка мне стала роднее Сибири. Предпочитаю жару морозу и джунгли тайге. Да, я же не досказал тебе ту африканскую историю! На чём мы остановились? Вилла у моря и Мануэла…

— Мануэла… — Ингвар задумчиво почесал бороду. — Подай блокнот, пацан. Вот, это она. И это. И тут тоже. На самом деле, она красивее, а я хреновый художник. Загадочное существо, как с инопланетянкой жить. Выучить английский или русский у неё не хватало то ли ума, то ли желания, пришлось мне подтягивать испанский. Но это было бесполезно, говорить с этой красоткой оказалось совершенно не о чём. Всё, что она могла сказать, было констатацией увиденного: «Цветок растёт», «Ужин готов», «Дождь кончился». Я так до конца и не понял, была ли она действительно слабоумной, или это такой способ отгородиться от жестокого мира вокруг. Наверное, быть отданной, как вещь, в придачу к дому, не лучшая судьба, но Мануэла не выглядела несчастной. Она всегда улыбалась, напевала — без слов, какое-то «ля-ля-ля», — и порхала как бабочка. Обожала наряды и яркую косметику, украшения — не видя разницы между копеечной бижутерией и золотом. Но никогда ничего не просила. Я возил её в город на шопинг просто для того, чтобы посмотреть, как она сияет детским восторгом при виде пёстрых тряпочек. Не думаю, что она получила какое-то образование или воспитание, но одевалась с удивительным вкусом. Или просто ей шло всё, что ни надень. «Я красивая», — говорила она, примерив очередное платье, таким же тоном, как: «Идёт дождь». После того, как мы разошлись с Ксюхой, я выбирал женщин исключительно по экстерьеру и допускал их в свою жизнь не дальше койки, но Мануэла — это было нечто особенное. Я никогда её не обижал, это как котёнка пнуть, но мне кажется, даже если бы я её бил, это ничего не изменило. Я видел, как она реагирует, ударившись или обжёгшись: секундная растерянность, непонимание, затем улыбка возвращается на её лицо — забыла. Понятия не имею, что привело её в такое состояние, вообще ничего не знаю о её прошлом. На вид ей было лет двадцать пять, и как она провела эти годы, мне неизвестно. Спрашивать было бесполезно — кажется, для Мануэлы не существовало никакого прошлого дальше «сегодня утром». Иногда мне казалось, что, проснувшись в моей постели, она каждый раз с трудом вспоминала, кто я такой. Бангани тоже ничего про неё не рассказал, сразу послал меня к своим вудуистским демонам с такими расспросами. Он не был любителем задушевных бесед. Ему нужен был не я, а Иван Гоголефф, рюсски ган-селлер-мен. Этот персонаж стал завсегдатаем местного клуба, где, по аглицкому обычаю, встречались и общались те, кто имел в тех жарких краях разнообразные бизнес-интересы. Разумеется, все они были только белыми, никаких чернокожих. Их туда не пускали даже мыть полы. Англичане — как приезжие, так и потомки колонизаторов, представляющие местную администрацию, — американцы, французы, немцы, голландцы… Русский для них был экзотикой, но — белой экзотикой. Бывший враг, который ближе местных союзников. В то время расизм ещё считался хорошим тоном, и никто в страшном сне не мог представить, как придётся переобуться через каких-то двадцать лет… Я просиживал жопой пафосные кожаные кресла, пил пафосный виски и курил пафосные сигары, делая вид, что разбираюсь во всем этом великолепии. Носил сшитые по мерке костюмы, белую шляпу и туфли из крокодила.

Демонстрировал окружающим часы стоимостью в автомобиль, автомобиль стоимостью в пароход и красотку Мануэлу, которая сопровождала меня на мероприятиях, которые принято посещать с дамами. Оплачивал всё это Банга, но ему вход в клуб был закрыт. Вместо него там был я. Полсотни русских танков от русского мафиози? Заверните, пожалуйста! Бангани не допускал меня до внутренней кухни, и я не знаю, откуда он брал товар. Но оружия было много, цены приемлемые, рынок ёмкий, и дела наши шли неплохо. Мой имидж был так же безупречен, как моя белая шляпа, меня признали достойным доверия джентльменом, хотя и русским. Банга выплачивал мне неплохое содержание, которого с избытком хватало на наряды для Мануэлы и некоторые мелкие радости для меня. В свободное время я гонял на мотоцикле, осваивал парусную лодку, рыбачил, охотился на крупных хищников и даже научился играть в гольф. Терпеть его не могу, дурацкая английская игра, но это было необходимо для статуса. Мне кажется, что ни один человек на свете не любит гольф, если он не англичанин, да и те только вид делают. Но что поделать — тогда весь мир ещё был устроен на английский манер, даже если все думали, что на американский. Жилось мне, в целом, неплохо, слегка напрягало только ощущение, что я во всей этой истории не сильно отличаюсь от Мануэлы. Только у неё роль без слов, а у меня с текстом. И я, и она полностью зависели от Бангани, без него наши жизни не стоили мятого рэнда. «Барон Суббота» распоряжался нашими душами, как будто он и правда был вудуистский лоа. Но, в отличие от настоящих лоа, он оказался смертен… Что такое, пацан? Что там опять лысая учинила? Подержи штурвал. Да, правь вон на те развалины, сильно не крути, подправляй по паре румбов за раз, как я тебя учил. Может быть, добавим тебе к коку первый ранг рулевого. Неплохой карьерный рост за три дня. Закончишь рейс старшим матросом, юнга!

— Что она там? Смотри-ка, выбирает трос! Интересно, зачем? А если триггернёт, то что? Кинется догонять вплавь? Остановилась…

— Эй, лысая, ты чего там балуешься? А, один хрен не ответишь же. Вот мне везёт на немых в последнее время. Немых и шибанутых. Извини, без обид. Я и сам не сильно в адеквате, так что мы все друг друга стоим.

— Вот зачем ты опять дистанцию сокращаешь, балда? А если мы сбросим ход и ялик течением подтащит? Тебя замкнёт, а мне разгребай. Ну почему меня никто никогда не слушает, эх…

— Капитан на мостике! Возвращай штурвал, пацан. Займись лучше обедом. Целый букет новых вкусов! Ты счастлив? Вот и я не очень. Но давай надеяться на лучшее — вдруг, по закону больших чисел, однажды случайная композиция химических ароматизаторов сложится во вкус жареной картошечки с лучком и селёдочкой? М-м-м, аж слюнки закапали… А за Лысую ты не беспокойся. Она, похоже, пытается сократить дистанцию. По методике покойного ветеринара Митрида, чтоб его черти в аду толпой осеменяли. Выбирает верёвку до тех пор, пока не начинает триггерить, и отпускает по чуть. Потом снова. Упорная дама. Судя по шрамам на башке, не раз через то пострадавшая, но не вставшая на путь исправления. Кстати, метров пять она уже сократила, а значит, метод условно рабочий, хотя удовольствия, надо полагать, это не доставляет. Постоянно балансировать на грани безумия — это надо либо иметь крепкие нервы, либо не иметь башки на плечах. У нас, кажется, оба варианта разом. Готова каша? Как минимум одно достоинство у неё есть — простота приготовления. Залил кипятком, размешал и можно лопать. Отложи треть для буксируемой. Нет, не в миску, в канчик, он с крышкой.

— Эй, мадама! Слышишь меня? Да перестань ты себя мучить, страви метр троса, сделай обеденный перерыв! Сейчас я канчик карабином прицеплю к верёвке и отправлю тебе. Видишь, бечёвочку к нему привязал? Как поешь, обратно на карабин повесишь, и я его утащу. Так же чай передам, будет у нас кухонный… Нет, не лифт. Скорее, канатный подъёмник, как на горнолыжных курортах были. У нас были, у вас — не знаю. Я один чёрт и у нас-то не катался, как-то не сложилось. И без того хватало желающих переломать мне ноги. Приятного аппетита, не сочти за подколку. Вкус лурамии — примерно, как кот насрал. Но кота перед этим кормили клубникой со сливками!

— Что опять, пацан? Опять лысая? И что она? Э, ну да… Хм… Ну, отвернись, будь джентльменом. Сортира на ялике нет, что же ей, лопнуть, что ли? Сам с борта поливаешь, и ничего. Девочкам чуть сложнее, но тоже дело житейское.