– Сегодня посидим в гостиной, – сказала она, усаживая его на большой диван. (Омер с утра плохо себя чувствовал и мог внезапно вернуться.) – Сегодня мы пьем кофе и разговариваем как старые друзья.

Он улыбнулся ей своей мальчишеской улыбкой, во все лицо:

– Я не могу с тобой разговаривать, не прикасаясь, это слишком суровый приговор.

– Ты продержался, не прикасаясь ко мне, почти тридцать лет, – напомнила она с притворной строгостью.

– Это правда было очень тяжело.

Она погладила его по голове:

– Бедняжечка ты мой, как мне тебя жалко!

– По-своему я был тебе верен, – поспешил возразить он. – Факт, что я ни с кем не ужился, чего нельзя сказать о тебе. – Он широким жестом обвел обстановку квартиры. – Ты выстроила дом в Израиле!

В его голосе ей послышалась ирония.

– Ты не оставил мне особого выбора, дорогой, – парировала она. – Не забывай, что это ты меня бросил.

Он вздохнул.

– Поверь мне, я не забываю об этом ни на минуту, я был идиотом. – Он притянул ее к себе. – Но ты ведь простишь меня, правда? Я буду тебя целовать, пока ты не простишь меня…

И вот она уже сидела у него на коленях; коротенькое домашнее платье задралось на бедрах.

– Я не прощу тебя, чтобы ты не перестал меня целовать.

Она сказала это или только подумала? Границы размылись, да и какая разница? Ничто больше не имело значения – ни возраст, ни семья. Они оба теперь были точно беззаботные и безответственные подростки, как Омер и его рыжая подружка! Вспомнив про Омера, Ирис все-таки оторвалась от Эйтана, поспешила на кухню и вернулась с двумя чашками кофе и миской винограда. Я еще не видела, как ты ешь, я еще не видела, как ты спишь, покажи мне себя еще!

Тут Эйтана опять вызвали в клинику. А завтра пятница, а потом суббота – как много часов пройдет, прежде чем она снова его увидит!

– Ну давай, поправляйся наконец, – сказал он. – Сможем встречаться у меня. Мы неплохо поиграли в доктора, будем продолжать дальше.

– Дальше – это куда?

– Хороший вопрос, Рис, – вздохнул он.

– А хороший ответ у тебя есть?