— Я не жестокий, — мужчина фыркнул и сложил руки на груди, — я справедливый.

Мне вдруг захотелось его уязвить. Сделать больно, как больно сейчас мне. Сказать что-нибудь обидное, грубое, оскорбительное. Уязвить, ударить. Я зло рассмеялась.

— Какая же была справедливость в том, чтобы убивать невинных женщин? Я помню, как ты приказал расстрелять двух молодых девушек. Этот сон я никогда не забуду. Они плакали. Ты зверь! — мужчина нахмурился, вспоминая.

— Ты наивная, как ребенок, — саркастически произнес он, — ты увидела краткое мгновение сна и сделала такие далеко идущие «правильные», — он особо ехидно подчеркнул это слово, — выводы.

— А какие еще я выводы должна была сделать? — не отступала я.

— Эти две невинные, по твоим словам, девушки, — сжал руки в кулаки Грант, успокаиваясь, — под видом шлюх пробрались в наш военный лагерь и убили в общей сложности около пятидесяти человек, сначала в постелях, потом подсыпав яд в ужин. Я в тот вечер не ел из общего котла, ужинал в городе, а когда вернулся в лагерь — больше сотни человек кричали от диких болей в животе. Более сорока из них не выжили, остальные остались инвалидами. Я собственноручно догнал шпионок уже на границе страны и привез казнить в лагерь, перед всеми… — Грант помолчал. Я не смела поднять глаза, мне было так стыдно за свои поспешные выводы, и в большинстве случаев не правильные.

— Да, Любовь… Я считаю, если женщина идет воевать наравне с мужчинами, она перестает быть женщиной. И должна отвечать по всей строгости военного времени, как солдат. У тебя же тоже в больнице не было мужчин и женщин. Все были пациентами.

Я попыталась улыбнуться и развеять тягостную атмосферу.

— Это другое… Не сравнивай… И, — я тронула его за рукав, — прости меня… Я сказала, не подумав. Ты, действительно справедлив и честен. Ты же борьба в чистом виде, — хмыкнула я, вспомнив слова Посланника.

Грант медленно повернулся ко мне и бережно взял за руку, как будто боясь спугнуть.

— Люба, — осторожно начал он, — Я всегда говорю то, что чувствую… И больше всего на свете сейчас я хочу…

— Нет! — крикнула я испуганно, прервав мужчину, — я ничего не хочу слышать…

Мне вдруг стало страшно. Не хотелось разрушать почти дружескую атмосферу, установившуюся между нами. Я стояла на распутье с одной стороны — моя застарелая ненависть, уже почти непонятная для меня и истлевшая от старости. С другой — все возрастающее чувство невольного уважения и симпатии к Гранту…

— Опять боишься? Опять прячешь голову в песок, — раздраженно произнес Хранитель.

— Ты — Война! — выдохнула я нервно, — ты борьба и соперничество, ты все время состязаешься, враждуешь, воюешь. Это твоя природа. Но не моя. Мы совершенно разные. И мы не можем быть вместе, — резюмировала я поспешно.

— Трусиха, — почти нежно прошептал Грант, приблизившись, — Да, мы разные… Я не понимаю тебя, ты не понимаешь меня… Но в этом же и смысл… — он почти вплотную стоял рядом и не дотрагивался до меня, только говорил. И от его хриплого тихого голоса я медленно погружаюсь в бездонную пропасть, откуда нет возврата, постепенно начинаю сходить с ума, дрожать как в лихорадке, а сердце выскакивает из груди.

— Я все помню о тебе… В моей памяти выжжена огнем каждая секунда из снов, где появлялась ты… Каждое мгновение было запротоколировано и помещено в хранилище… Каждый твой час, подсмотренный мной, каждая минута… Эти крохи я хранил в памяти долгие годы. Я видел маленькую белокурую девочку, сидящую на подоконнике в большом доме… Я видел серьезную девушку с длинной косой, читающую книгу и что-то пишущую в тетради. И больше всего на свете хотел найти тебя. Я убежал из дома в шестнадцать, чтобы объездить мир… И в каждой части света я искал город с высокими домами и странными ровными улицами, освещенными яркими огнями на столбах… Пока, наконец, я повзрослел и не понял, что тот мир, в котором живет моя девушка для меня так же недоступен, как звезды и солнце, потому что это не мой мир.

Я всхлипнула и задрожала.

— Ты… — начала я робко, — любишь меня?.. Грант как-то странно сморщился.

— Я бы так не сказал… Я не знаю, что такое любовь… Прости, но я честен с тобой…