– Э! Э! Ты чаво задумал?

На что я, с ухмылкой, ответил:

– Даже не надейся, противный. Шмонать тебя буду. А потом и дружков твоих.

Блондинчик, меня понял как-то совсем уж превратно и вместо того, чтобы лечь как было приказано, неожиданно вжался в стену и убежденно сказал:

– Никак нельзя это делать. Грех это. Большой грех. Это у вас, в городе, непотребства всякие могуть быть, а здеся…

Растерявшись на секунду, я возмущенно сплюнул:

– Да тьфу на тебя, гомосек латентный! Обыскивать вас буду, а не то, что ты в своей бестолковке вообразил.

Про себя же, подумал, что со словами, особенно жаргонными, надо быть поаккуратнее. А то может выйти боком. Ляксей, поняв, что ничего ужасного я творить не собираюсь, принялся активно сотрудничать с захватчиками. А когда, после всеобщего обыска, встал вопрос куда девать связанных варнаков, с готовностью предложил подпол, в котором сейчас томился красный. Я заинтересовался:

– Чего вы его туда, вообще сунули? И что с ним, потом, делать собирались?

Очухавшийся к этому времени Мирон, глядя в пол, пробурчал:

– Ну, не в хате же его держать? А наутро думали его Голове отвезть.

– А нас куда хотели деть?

– И вас тож, к Голове…

– Понятно. Значит вы туда – я ткнул пальцем в подпол – а его – оттуда. Поглядим, что за человек. Давай, давай. Пошевеливайся!

В общем, хозяева слезли в подпол, а наверх был извлечен какой-то мужик, лет тридцати пяти. Подпольный сиделец, подслеповато щурился после темноты и пытался прояснить обстановку. Но до конца ему не дал проморгаться студент, так как подойдя ближе, удивленно спросил:

– Товарищ Лапин? Кузьма Михайлович?

Тот удивленно протянул:

– Да-а… А вы?

– А я, Бурцев Сергей. Помните, мы с вами в губернском комитете РКП беседовали? Вы еще говорили, что надо пламя революции нести темным массам? Зажигать сердца. Вот я и понес!

– Как же! Помню, конечно. Вас шесть человек было, и вы…