Впечатления раннего детства попадают в имплицитную память потому, что в этом возрасте наш мозг еще не до конца сформирован. По мере взросления человека происходит развитие гиппокампа — части мозга, расположенной под корой больших полушарий и отвечающей за ориентацию во времени и пространстве. Гиппокамп постепенно развивается в течение примерно восемнадцати первых месяцев жизни. До тех пор мы не способны связать переживание с определенным местом, с настоящим, прошлым или будущим. Что касается привязанности или психической травмы, соответствующие воспоминания обычно формируются, когда задействована быстрая нейронная цепь — мы получаем новый опыт так быстро, что он вообще не попадает в гиппокамп. В случае с младенческой привязанностью так происходит просто потому, что гиппокамп еще не развился. В случае травмы переживания настолько сильны и внезапны, что наша нервная система не справляется, и потому они не попадают в более высокофункциональные отделы мозга, где могли бы быть обработаны.
Хотя на развитие гиппокампа и требуется какое-то время, в целом наш мозг приходит в мир весьма хорошо приспособленным. Это такой «упитанный новорожденный». В нем целое множество запасных клеток — потенциальных возможностей для развития — на всякий случай. В этом смысле человеческий мозг «настроен позитивно» — он способен подстроиться под любой возможный сценарий. Если ребенок растет в просоциальной семье, в обстановке отзывчивости, безопасности, игры и защищенности, те части мозга, которыми мы с рождения обеспечены для защиты, отходят на второй план, и начинается усиленное развитие отделов, отвечающих за взаимоотношения. Такой ребенок не склонен постоянно сканировать окружающую обстановку на предмет опасности. Он не проявляет хроническую настороженность и готовность к защитным реакциям. Взрослея, он привыкает доверять окружающим, в отношениях ждет от другого человека хорошего отношения и отзывчивости. Те части мозга, которые соответствуют надежной привязанности, хорошо развиты, структурированы и доступны.
Но что, если вы росли в неидеальной обстановке? Может, вы родились в зоне военного конфликта, или ваши родители страдали от зависимости или тяжелой депрессии. Или воспитывавшие вас взрослые проявляли насилие и внушали вам страх. А может, у ваших воспитателей была своя непроработанная травма, и они жили в страхе и отстраненности. В такой ситуации мозг «замораживает» отделы, отвечающие за надежную привязанность, и сосредоточивается на развитии оборонительных средств. Чтобы справляться с ситуацией и отвечать на опасность извне, защитные реакции становятся гипертрофированными. Так детский опыт отношений формирует наш мозг.
Без сомнения, это очень практичный и рациональный подход. Если от окружающих нужно защищаться, лучше иметь развитую систему радаров, способную уловить малейший признак опасности. Но позже, в отношениях, основанных на безопасности и поддержке, нам сложно. Детьми мы все адаптируемся к тем взаимоотношениям, в окружении которых растем. Обычно это происходит бессознательно и запечатлевается на телесном уровне. И позже мы строим взаимодействие с другими людьми согласно тому, что хранится в нашей имплицитной (иначе — процедурной) памяти. Именно она определяет все наши мысли об окружающем мире. Это объясняет, почему мы порой ведем себя определенным образом или испытываем чувства, которые кажутся неуместными или неадекватными. Неважно, какие истории об отношениях в раннем детстве подбрасывает нам декларативная память; если наша нервная система сформировалась в обстановке постоянной опасности, впоследствии многие события в жизни будут вызывать у нас защитные реакции и потребуются некоторые усилия, чтобы настроить себя на надежную привязанность вопреки детским установкам. А по-настоящему сильное потрясение может вызвать у нас реакцию замирания — мы теряем способность двигаться, говорить, слышать. Таким образом, психические травмы оказывают глубокое влияние на наше функционирование в обществе — нашу «социальную вовлеченность», по выражению профессора психиатрии Стивена Порджеса, создателя поливагальной теории[9].
Защитные реакции действительно пригождаются нам в повседневной жизни, когда мы сталкиваемся с реальной опасностью. Но иногда хочется немного приглушить их чрезмерную активность. Наша цель — научиться успокаивать «тревожный центр» мозга — миндалевидное тело — и активировать медиальную префронтальную кору, которая обеспечивает конструктивное взаимодействие с людьми.
Психолог и лектор Рик Хансон, автор книг, посвященных нейропсихологии и осознанности, говорит о том, что мозг человека от природы больше склонен видеть угрозу и реагировать страхом, поскольку его главная задача — обеспечить нашу безопасность[10]. Даже в этом можно найти положительные стороны. Нам, как взрослым, стремящимся к надежной привязанности со всеми ее плюсами, такая тенденция указывает на необходимость больше фокусироваться на том хорошем, что случается в жизни. Именно поэтому в своей работе с клиентами я уделяю так много времени корректирующему опыту — в этой книге вам встретится множество примеров.
Но не столь важно, рассчитывает наша нервная система больше на угрозу или на безопасность, потому что глубоко под сформировавшимися моделями человеческий мозг обладает нейропластичностью. Проще говоря, он умеет развиваться и подстраиваться. Это значит, что во взрослом возрасте мы можем влиять на нервные пути в нашем мозге, приучая их к надежной привязанности. Мы изначально приспособлены исцеляться. Даже если наше детство было далеко от идеального, в нас биологически заложена модель надежной привязанности. Остается только выяснить, что мешает ей заработать и что можно сделать, чтобы именно ее паттерны возобладали. Наша задача — добраться до надежной привязанности внутри себя и вытащить ее на свет, чтобы с ее помощью справиться с любыми травмами отношений или потерей контакта с близкими — или хотя бы стать сильнее и быстрее восстанавливаться после таких потрясений.
Абсолютная безопасность вряд ли достижима, но мы можем создать для себя обстановку относительной безопасности. Нам никогда не удовлетворить все свои потребности идеальным образом и никогда не стать идеальными родителями (как и нашим родителям — для нас). К счастью, чтобы по-настоящему и надолго исцелиться, это и не нужно. Мы можем перерасти наше раненое Я, получить опыт надежной привязанности и психологической устойчивости. И тогда мы начнем способствовать тому же процессу в других, станем катализаторами близости и наставниками в отношениях — для членов семьи, друзей и для мира вокруг. Если вдуматься, данная книга именно об этом.
Давайте посмотрим на поведение наших родителей с двух сторон. Каждый из нас находится в непрерывном процессе развития, и наверняка у ваших родителей, помимо их самых замечательных качеств, было что-то, требующее доработки.
Следующее упражнение поможет вам понять, что именно в детстве вызывало боль и проблемы, а в чем вам по-настоящему повезло.
Часто воспоминания о трудностях заслоняют нам то хорошее, чем мы обладаем.
Это упражнение призвано помочь вам увидеть более полную картину: признать существование душевных ран и погоревать об этом, увидеть приобретенную мудрость — и порадоваться. И конечно, мы часто становимся мудрее и сострадательнее, именно исцеляясь от собственных ран.
Можно начать это упражнение с составления списка недостатков и промахов каждого из ваших родителей, тех ситуаций или поступков, которые наиболее негативно повлияли на вас в детстве. Важно вспомнить, что случилось, а еще важнее — как вы это переживали. Иногда бывает проще перечислить отрицательные качества родителей, чем вспомнить что-то положительное, особенно тем из нас, чей стиль привязанности — амбивалентный или дезорганизованный. Негативный опыт может заслонять повседневные нейтральные или в целом неплохие события, и мы не видим их, пока не залечим множество старых ран. Людям с избегающей привязанностью их детство обычно кажется благополучным, пока они не поймут, чего им не хватало в отношениях с родными. Тогда возникает чувство тоски.
Моя мама была довольно жестким человеком. Она жила с собственными непроработанными эмоциональными проблемами. Но в то же время она была веселой и щедрой. Хотя порой она была далека от «идеальной матери», она выражала любовь ко мне своими способами: устраивала праздники, дарила подарки, помогала мне в том, что мне нравилось, участвовала в моих «поисках сокровищ» — охоте за интересными вещицами на распродажах.
Еще мама очень много делала для окружающих (передавала семьям солдатские телеграммы во время Второй мировой войны, помогала как волонтер в больницах, работала со многими некоммерческими организациями). Мой отец был такой же противоречивой фигурой. У него не было контакта с собственными эмоциями, он жил в основном своей работой. Все же он безмолвно и постоянно выражал нам свою любовь — содержал семью, запирал на ночь двери, чинил мой велосипед, учил меня кататься на водных лыжах, готовил вкуснейшую еду на пикниках. Для него тоже одной из главных ценностей было волонтерство, и оно продолжает играть важную роль в нашей семье. В сложившихся обстоятельствах оба моих родителя делали все, что могли. А вместе они передали детям свои глубинные ценности.
Попробуйте приглядеться к своим родителям и увидеть, как они пытались дать вам знать о своей любви. Запишите, как вы получили важные жизненные уроки, умения или открытия от ваших самых значимых взрослых. Можно вспомнить и описать, как вели себя ваши мама и папа, когда были в хорошем расположении духа.
Постарайтесь быть на их стороне, поверить, что они делали все, что могли, в условиях собственных непроработанных травм и проблем с привязанностью и доступности ресурсов, знаний и стратегий лечения на тот момент.
Проверьте, сможете ли вы увидеть за всеми их несовершенствами и травмирующими поступками заботу и любовь, даже если они выражались самым сомнительным и странным образом.
Что вам удалось найти?
Память и первичная модель отношений