– У меня все хорошо, Линк, – слабым голосом проговорила она. – Я… думаю, я лучше пойду на воздух. Давай сматываться отсюда к черту. Поплаваем, и будет чудно.

– Я не умею плавать! – Дрожащая и уже не контролирующая себя Орланда вскочила и рванулась к лестнице.

Бартлетт перехватил ее:

– Все будет в порядке. Господи, да здесь вам не выбраться. Слышите, как кричат эти бедолаги внизу? Вот у них положение действительно аховое. Оставайтесь на месте, ладно? Лестница не годится.

Окаменев от ужаса, она уцепилась за него.

– Все будет хорошо, – подбодрила Кейси.

– Да, – произнес Данросс, не сводя глаз с огня и клубов дыма.

– Нам… э-э… нам ведь действительно повезло больше других, верно, тайбань? – сказал Марлоу. – Да. Пожар, видимо, начался с кухни. Они с ним справятся. Флер, детка, нам не нужно будет прыгать.

– Это пара пустяков, – уверил его Бартлетт. – Там полно сампанов, и нас подберут!

– О да, но она тоже не умеет плавать.

Флер накрыла ладонью руку мужа:

– Ты всегда говорил мне, что надо научиться, Питер.

Данросс ничего этого не слышал. Он боролся с давним страхом. В ноздри лез смрад горящего мяса, слишком хорошо знакомый, и он ощущал позывы рвоты. Он снова очутился в горящем «спитфайре», сбитый над Ла-Маншем «мессершмиттом».

До скал Дувра было еще слишком далеко, и он знал, что сгорит быстрее, чем сможет откинуть заевший и поврежденный фонарь кабины, чтобы выпрыгнуть с парашютом. Вокруг стоял ужасающий запах паленой плоти – его собственной. В ужасе и бессилии он ударил кулаком по прозрачному прочному пластику, сбивая другой рукой пламя, лизавшее ноги и колени, наполовину ослепший и задыхающийся в едком дыму.

Потом вдруг со страшным грохотом отвалился капот, его всего охватили взметнувшиеся адские языки пламени, и он каким-то чудом вывалился и стал падать, удаляясь от них, не представляя, осталось ли у него что-нибудь от лица, потому что все еще дымилось – кожа на руках и ногах, ботинки и летный комбинезон.

А после – тошнотворная встряска, когда рывком открылся парашют, и темный силуэт несущегося на него со стороны солнца вражеского самолета, искорки трассирующих пулеметных очередей, одна из которых разнесла ему часть икры. Больше он не помнил ничего. Только запах горящей плоти – такой же, как сейчас.

– Как вы думаете, тайбань?

– Что?

– Оставаться нам или уходить? – повторил Марлоу.

– Погодим пока, – сказал Данросс, и все были поражены: как он может так спокойно говорить и выглядеть таким невозмутимым? – Когда лестница освободится, мы сможем выйти не торопясь. Зачем мокнуть без крайней необходимости?