— Что именно это значит? Ожог при входе в атмосферу?

— Когда он Пал, он потерял своё Величие и был подвержен худшему в человеческой душе. Жадность. Вожделение. Обжорство. Лень. Гордость…

— Гнев. Зависть. Я поняла, — прервала я Трона, и если бы я уже не столкнулась лицом к лицу с Гавриилом, и если бы мой отец не был Архангелом Михаилом, я, возможно, была бы напугана взглядом, которым Трон одарил меня. — Он сказал что-то о том, что слишком много чувствует. Это было похоже на… Я не знаю. Он, казалось, находит вещи во мне знакомыми, но то, что он чувствовал, блокировало его или что-то в этом роде. Он, казалось, чувствовал во мне благодать. Он напал на меня.

— Это потому, что, когда он Пал, он был не только свидетелем греха человечества, он был подвержен гневу и горечи тех, кто Пал перед ним.

Я открыла было рот, но тут же закрыла его. Я…я даже не могла понять этого, не могла даже начать понимать, что должен чувствовать Зейн.

— Мы предупреждали его, что Падение может перегрузить его чувства и заразить его, потенциально стирая то, кем он был, но он был готов рискнуть стать чем-то таким же мерзким и злым, как любой демон, для тебя.

Его слова были ударом в сердце.

— Когда он увидел тебя сегодня вечером, он почувствовал твою благодать. Чистота даже в твоей запачканной крови взывала к нему, — сказал он, и я даже не смогла собраться с силами, чтобы обидеться на часть о запачканной крови. — В своём противоречивом состоянии и с гневом и горечью всего, что выпало на его долю, он, скорее всего, рассматривал тебя как одного из братьев, которые сбросили его с Небес. Он точно так же будет смотреть на Стражей. Чем дольше он остается в таком состоянии, тем более вероятно, что он будет действовать в соответствии с насилием, которое проникает в каждую пору. Он станет опасен не только для тебя или Стражей, но и для людей, для невинных, — Трон вздохнул. — Падший, обладающий их благодатью, — очень опасный враг, независимо от того, насколько чисты его сердце и разум. Мы надеялись, что он вернётся невредимым. Мы ошибались. И вот мы здесь.

Эти четыре слова были такими окончательными.

Невыносимая тяжесть давила мне на грудь. Глупо, что я поверила, будто моё сердце вынесло всю боль, какую только могло. Я была неправа. Оно всё ещё был там, ломаясь снова и снова. Он отказался от всего, чтобы быть со мной, и по ужасному повороту судьбы это звучало так, как будто он стал чем-то, что он бы возненавидел.

— Значит, надежды нет? — спросила я, мой голос звучал тихо и устало. — Он не станет тем, кем был раньше? Не вырвется из этого?

Трон попятился, и свет вокруг него медленно померк.

— Всегда есть надежда, если у человека есть вера.

Вера. Я чуть не рассмеялась, но если бы я рассмеялась, то, вероятно, никогда бы ни остановилась. Молодому священнику придётся кого-нибудь позвать.

Если молодой священник всё ещё здесь. Казалось, он растворился в воздухе.

Трон начал мерцать, но застыл.

— Ты хорошо справилась, несмотря на свои недостатки. Многие не верили, что ты переживёшь свою первую битву с Гавриилом.

Вау. Это заставило меня чувствовать себя намного лучше во всех смыслах.

— Но твой отец верил в тебя.

— Он верил?