– Лучше не спрашивай.

– Обещаю не задавать вопросов, если ты обещаешь не заводить разговоров о расизме, неравенстве, гетто, геноциде и угнетении.

– Вы, мистер Гольдберг, совсем не похожи на либерала.

– Мне всегда казалось, что либералы любят людей в общей массе, это цена, за которую они получают право ненавидеть их по отдельности. Боюсь, что я не либерал.

– И ты не испытываешь ненависти ни к кому конкретно? – спросила Джесси.

– Конечно, испытываю! – сказал Римо. – Но я не буду платить за то, чтобы любить всех, скопом. Я сохраняю за собой право считать подонка подонком, если он того заслуживает.

– Договорились, – сказала Джесси. – В этом есть логика. Никаких разговоров о гетто.

До ворот оставалось каких-нибудь десять футов. Римо сделал своей спутнице знак обождать, а сам подошел к охранникам.

– Привет, ребята! Вы меня помните? – спросил он.

Те обернулись и посмотрели на него – сперва с удивлением, потом с досадой.

– Что ты здесь делаешь?

– Я ходил за пропусками. Нам надо выйти за ворота.

– Ну и как? – недоверчиво спросил один из охранников, тот, что был покрупнее. – Принес?

– Принес.

– Покажи!

Римо опустил руку в брючный карман и не спеша вынул что-то, зажатое в кулак. Его рука задержалась между стоящими друг против друга охранниками.

– Вот – смотрите!

Оба стража наклонились вперед.

– Ну? – сказал один из них, охранники почти соприкасались головами.

Римо слегка разжал кулак, растопырив указательный палец и мизинец. Вдруг оба эти пальца метнулись вверх и ткнули стражей в лоб, как раз в том чувствительном месте, где вены выступают под кожей, образуя петлю, похожую на букву "V".