— Он уехал?

— Да, он уехал, я присматриваю за его квартирой, и цветы поливаю, — Хмелевская старалась говорить как можно спокойно.

— Ты ушла сюда, чтобы не пересечься со мной.

— Да, Матвей, чтобы не пересечься. Слишком поздно ты затеял свой разговор.

— Почему, Ёла?

— Крайний шанс у тебя был по приезде, в твой день рождения. Если бы ты не ломал всю эту комедию с твоей темнокожей моделью и сразу бы мне сказал, что…

Хмелевская осеклась, понимая, что всё равно не может ручаться за то, чтобы было бы, если… Она задумчиво смотрела куда-то в сторону, размышляя над только что произнесенными словами и не только.

— «Сказал что»?

Ёла резко вскинула на него зелено-карие глаза:

— Ты продался Ледянскому? Тогда… Да, Матвей? — прищурившись, она подвергла анализу всю скупую мимику собеседника, чтобы понять, врёт он ей или нет.

Впервые Хмелевская уловила на лице Елагина эмоции колебания, словно он в данную минуту выбирает, сказать правду или нет.

— Я три года ждала, — голос её теперь звучал низко, надрывно, почти шепотом, — ни на кого не смотрела. Это, конечно, мой выбор, мои проблемы. Но, может быть, мой поступок достоин правды?

В голосе Ёлы отчетливо стали слышны слёзы. Но она включила бойца и не отводила взгляда, показывая всем своим видом, что готова к правде, какой бы она не была.

Матвей молчал долго.

Можно сказать, что расчетливо устроил проверку терпению собеседницы, заодно размышляя над предложением Хмелевской.

— Скажи! — с мольбой и одновременно с долей приказа выкрикнула Ёла.

Карие глаза метнулись в сторону.

— Три года назад у меня появилась другая девушка, — обманчиво спокойно прозвучал ответ Елагин, но признание далось ему нелегко.

Ощущение было такое, как будто что-то тяжелое и большое со всего маху дало наивной душе затрещину. А всё былое, чем жила Ёла последние три года, рухнуло куда-то глубоко-глубоко.

Уши заложило и на глаза без капли стыда, выступила слёзы. Хмелевская вновь испытывает затруднения с дыханием.