— Н-ну как кто? Н-ну как? Почему о-он хочет н-нас з-задержать? Н-на целый день о-он нас з-задерживает! С-скажите с-сами.

Цодек чувствовал в душе, что он прав. Он «уполномоченный», хоть никто его не «уполномочивал», однако он говорит от имени стольких переселенцев. Он очень хотел убедить агента.

— Нет, н-не то, что м-мы переселенцы. А о-он не знает, з-заведующий. О-он думает, что мы простые пе-еселенцы, простые пе-еселенцы. Т-так вот он нас к-купать хочет. Нет, не то. М-мы е-едем в Би-беджан. В Би-беджан мы едем, а-а о-он хочет н-нас к-купать, з-заведующий. Так скажите же в-вы, почему?

Все ли понял агент, или очень мало, но Цодека он больше не переспрашивал и, не теряя времени, пошел к заведующему переселенческим пунктом.

… Рефоел-каменщик снова не знал, что делать. Он упорно стоял и втолковывал заведующему переселенческим пунктом, что он, заведующий, должен отступиться от своей «принципиальной позиции», потому что это не так просто — взять людей, которые ехали больше десятка дней, и за день приезда на конечный пункт задержать их на целый день. Тут надо подойти к делу по-пролетарски. А если хочет заведующий, то Рефоел может показать ему свой партбилет с двадцатого года. Да, да, с двадцатого года.

— Может, вы бы перестали морочить голову, — отвернулся от другого переселенца и накинулся на Рефоела заведующий. — Все переселенцы моются тут в бане, а вы у меня не любимчики. Я имею такое распоряжение, и точка.

Заведующий хотел отодвинуть Рефоелу его партбилет, но обе руки у него были заняты: правой он что-то записывал, а левой придерживал возле уха телефонную трубку. Тогда он только кивнул на билет, чтобы сам Рефоел его забрал.

Но Рефоел не брал билета. Он втолковывал свое:

— Товарищ, а знаете ли вы, как обращаться с массами? Массы едут в Тихонькую. Там уже Биро-Биджан. И там уже все приготовлено. А особенно не надо будоражить массы.

— Товарищ, прошу вас, идите себе. У меня есть распоряжение, и точка. Кто вам виноват, что вы не знаете, что то есть гигиена. Гигиены вы не знаете. Поэтому я сейчас возьму номер вашего партбилета и буду на вас жаловаться.

Рефоел отвернул голову, заморгал, сморщил свое и без того сморщенное желтое лицо, а тем временем рукой медленно потянул к себе партбилет. Спрятав его в карман, он заговорил сам с собой: от них же только беспокойство имеешь. Очень трудно ладить с «ними» и быть у «них» за старосту. Черкасских переселенцев еще кое-как терпеть можно. Но «лисаветские» каждый раз дерутся. Кто-то в этом, безусловно, виноват… Но Рефоел об этом понятия не имеет. Вот при случае он с ним посчитается.

И хоть Рефоел ни о ком не думал, но все же сплюнул:

— Тьфу, паршивцы. Никто от них ласки не ждет, а они везде лезут.

Нет, зиновьевский учитель хоть тихий, не ругается. А киевский, то уже просто черт знает что. Еще в Челябинске, когда прицепляли вагоны, тот Цо-дек сразу подольстился и начал лазить сюда, в этот вагон. Дня за два начал он ходить сюда со своим поэтом золотозубым Захарией, и придумали они песенку:

Все тогда переселенцы подняли Рефоела на смех. А некоторые даже предложили выбрать Цодека «старшим комендантом эшелона». Вот уже погонял его после того Рефоел, ничего не помогало. Это ж такой въедливый. Везде лезет.

Теперь каменщик хотел подойти к заведующему и сказать, что и сам уже согласен пойти в баню. Мужчина должен быть мужественным, должен сам признавать свои ошибки. Но заведующий все еще говорил в телефонную трубку.

У Рефоела как-то не получалось уйти отсюда. Он смотрел на заведующего и пытался соединить вместе его отрывистые слова. Конечно, они едут в Биро-Биджан. Там уже, наверное, все готово. Сам Рефоел всю дорогу расписывал им, как там будет. И прежде всего он наговорил про баню и подобные вещи. Потому что сам он ни одной недели не проживет без бани. За целую неделю столько той пыли наглотаешься у печей, когда их кладешь, поэтому надо мыться. Так зачем же тут задерживать их?

К тому же сам Рефоел обещал переселенцам, что таки добьется, чтобы тут их вагоны не отцепляли. Чтобы они, не мешкая, ехали в Биро-Биджан. Все ему поверили. Ведь он у них за старосту. И тут на тебе, такая незадача.

Заведующий переселенческим пунктом тем временем закончил разговор по телефону и спросил каменщика, чего он еще хочет: Рефоел забыл, что хотел сказать, страдальчески скорчил заросшее лицо и напряженно вспоминал. Но в этот самый момент пришел Цодек Штупер с агентом ГПУ. Рефоел отошел, стал в стороне. Хотел промолчать, но не утерпел оттого, что Цодек шумит так и кричит, что он «уполномоченный». Такая дрянь. Посмотреть только на его фасад, как у него все лезет вперед: кирпич на полкирпича. Как не развалится все, сверху неуклюже стоит вдавленный лоб, потом заросшие волосами глаза, а прямо впереди — огромная широкая бадья — нос. А уже под носом все отодвигается назад, и прежде всего верхняя губа, дальше — нижняя, а потом скошенный подбородок, такой же, как его скошенный лоб… Так вот такая уродина тоже сюда лезет.

— Нет, это неправда! Он никто. Никто его не уполномочивал, — не вытерпел Рефоел.