«Что люди искали в этих шахтах, а найдя попытались снова спрятать? Что спустя годы нашли учёные? Какие эксперименты ставили? Какие сделали открытия? Зачем вбухали столько ресурсов в создание секретного метро? Что они посчитали опасным для мира и запечатали непробиваемыми дверями? - подумал Макс. - Вопросы, вопросы, вопросы! А будет ли на них ответ?».

Он медленно набрал последовательность знаков. Попятился, отступив на пару метров. За спиной послышались шаги Досева и Гаечника. Внимательно поглядывая на гигантские створки, они в ожидании остановились рядом. Через несколько секунд тревожно завыл спрятанный в стенной нише ревун. И тут же, перемалывая многолетнее крошево из ржавчины и песка, начали скрежетать гигантские шестерни приводов. Ворота вздрогнули, заскрипели и медленно начали расходится по сторонам.

Из таинственной полости вырвался мощный поток воздуха, появился железистый запах и стали ощущаться мерные едва уловимые вибрации. Чем больше становился промежуток между створками, тем явственнее было заметно, что темная пустота подсвечена призрачной зеленью.

Макс улыбнулся, посмотрел на своих спутников и шагнул к воротам.

Эпилог

Три недели спустя.

Большая земля

Городская суета. Ухоженные высотки. Запруженные автомобилями дороги. Всюду люди. Много людей, движущихся в разных направлениях по своим делам. Улыбчивые, скучающие, серьёзные, раздражённые, радостные, болтливые, угрюмые... Кто-то работает, кто-то праздно прожигает время. Макс специально сел в трамвай, чтобы насладится плавным неторопливым движением вагона. Но идиллическое состояние продлилось не долго, — вспомнился паровоз сумерчников, и по спине побежали мурашки, — слишком явные ассоциации этой железной дороги, с зелёной дорогой в потусторонний мир Шаки.

Прошло несколько недель, чтобы вернулся естественный взгляд на реальность. Ох как нелегко было смотреть на этот спокойный и безопасный мир «большой земли». Искажённое восприятие социума, порою приводило к глупым ситуациям, когда резкое движение соседа по автобусу заставляло шарахаться в сторону и группироваться. На него смотрели как на отшельника, который вышел из какой-то дремучей глухомани.

«И всё же человеческая психика пластична, - подумал Воробьёв. - Моя, очевидно, тоже не исключение. Посмотреть-то было на что, и я конечно же нагляделся по самое горло. Впечатлений на целую жизнь хватит. Но чтобы не перегреться мозг рано или поздно поставит барьер».

Щелчок, ещё щелчок.

Макс прищурил глаза и аккуратно помассировал левый висок. С самого утра он ощущал пульсирующую боль в голове, которая то усиливалась, то отступала, то проходила вовсе, то наваливалась с новой силой. А тут ещё эти щелчки. Словно какая-то невидимая рука непрерывно переключала тумблер в попытке окончательно сломать неисправный механизм. Может всему виной жара? Дни стояли не типичные, сухие и до одури знойные. И это в середине-то октября.

Макс посмотрел на лечащего врача, попытался сосредоточиться на его словах. Странно, но из головы начисто вылетела его фамилия. Воробьёв не помнил даже его имени.

Макс пошарил глазами, заметил стоявшую на столе табличку:

«Врач-онколог Л. И. Старков», - мысленно прочитал он. - Послушай Старков зачем мне знать, что ты подарил своей жене на праздник. Наверное для кого-то данная информация и была бы интересна, но только не для меня — я терпеть не могу всю эту бытовую мишуру. Слишком банально, слишком скучно, слишком приторно».

- Радуйся жизни, парень! - вдруг сказал доктор. - Твой недуг отступил!