Бывший золотой мальчик консервативной партии, наконец, успешно пробрался через толпу в ждущую его служебную машину, черный «Ягуар Соверен», его лицо было пунцовее, чем министерский кейс.

― Подонок, ― сказал Том, смотря, как политик уезжает прочь.

Он прошел на кухню и включил чайник, а затем задумался и выключил его. Он вернулся в гостиную и прислонился к дверному косяку ровно в тот момент, когда по новостям «БиБиСи» стали рассказывать заинтересовавшую его историю.

Том наблюдал за тем, как появился тот самый фотограф улыбающейся Мишель Саммерс в школьной униформе, диктор бездумно повторил избитые заранее заготовленные фразы, которые всегда применялись, когда полиция боялась худшего: «Беспокойство растет после того, как прошлой ночью пропала пятнадцатилетняя девушка из графства Дарем. Мишель Саммерс не видели с тех пор, как она покинула молодежный клуб в деревне Грейт Мидлтон, около десяти часов вечера во вторник вечером».

Затем последовало краткое описание внешности девочки.

«Полиция просит откликнуться каждого, кто мог видеть Мишель».

Том принял инстинктивное решение, которое подтолкнуло его к действию. Он поднялся в крошечную комнату для гостей, которую снимал у Терри ― подчиненного. Том ужасался мысли остаться в этой тесной комнате, ожидая судебного разбирательства над газетой и решения его судьбы, в то время как ему не позволялось даже появиться в офисе. Он знал, что судебная тяжба может длиться месяцами, и ему предстояло встретиться лицом к лицу с фактами. Более чем вероятно, что с «Газетой» покончено, и, возможно, с журналистикой тоже. Может какое-то время он сможет поработать фриланс-журналистом, но ему не разрешат заниматься этим под его собственным именем. Все, что он писал, могло и не иметь подписи, а «Газета» никогда не узнает, но мир таблоидов был небольшим, и, если он появится в офисе газеты-конкурента, Док слетит с катушек и его уволят навсегда.

Он порылся под кроватью и вытащил свою спортивную сумку, которая покрылась пылью от того, что долго там лежала. Мужчина кинул ее на кровать, а затем вытащил содержимое из всех ящиков и побросал их в вещевой мешок; носки, рубашки, белье и пару джинсов. Потом он пошел в ванную комнату, сгреб бритву, дезодорант, расческу и зубную щетку и кинул их в несессер (прим.: сумочка для ванных принадлежностей), которая полетела вслед за вещами.

Том взял свой блокнот и ручку, быстро нацарапал на нем записку, оторвал страницу, а затем выписал чек в счет арендной платы.

Он набросил кожаную куртку и распихал по карманам блокнот, ручки, фотокамеру, кошелек и ключи, затем, наконец, взял габаритный сотовый телефон, который они дали ему, когда он присоединился к штату «Газеты», и засунул его в боковой карман. Том осмотрел комнату и заметил, что ему удалось убрать все следы своего присутствия менее чем за пять минут. Осознание, которое было как печальным, так и освобождающим одновременно. Том спустился по лестнице, положил чек и записку на каминную полку, а затем направился к двери.

Были детали, которые, казалось, отваливались от черного двудверного Форда-Эскорта, которые все еще держались из-за твердого слоя ржавчины, но Том до сих пор был глубоко привязан к отжившей свой век старой развалюхе. Он молился, чтобы та завелась. Журналисты в «Газете» гордились тем, что повсюду ездили на такси, требуя компенсации затрат каждый месяц, даже когда было легче съездить на метро, и он последнее время редко ездил на своей машине.

Ему потребовалось четыре попытки. Каждый скрежещущий, скребущий поворот ключа звучал как предсмертный хрип Эскорта, но машина, наконец, завелась и неожиданно вернулась к жизни как престарелый полковник, резко пробудившийся от послеполуденной дремы. Он сказал себе, что в Лондоне солнечное утро, и, что ему оплатили отпуск. То был «стакан-на-половину-полон» подход, который он заставил себя принять.

Том Карни направлялся домой.