В ходе ренационализации стратегических секторов (и в частности во время атаки на ЮКОС) президент Путин и министр экономического развития и торговли в 2000–2007 годах Герман Греф не уставали твердить, что ничего похожего на приватизацию 1990-х годов больше не повторится[115]. Свое слово они сдержали: Греф инициировал приватизацию и либерализацию в таких областях и в таких масштабах, о которых рыночные реформаторы предыдущего десятилетия могли только мечтать. В то время как специалисты по России говорят, что пиком неолиберальной политики стали 1990-е годы, политологи Хилари Эппел и Митчел Оренштейн утверждают, что эпоха Грефа превзошла тот период по размаху неолиберальных реформ[116]. Так, в 2001 году Греф ввел «плоскую» шкалу подоходного налога в размере 13 % – это символическая «визитная карточка» сверхлиберальной экономической политики. Крупнейшей инициативой Грефа стало раздробление и приватизация государственного монополиста РАО «ЕЭС России», владевшего большей частью электростанций и энерготранспортной сети (в последние годы эту компанию возглавлял Чубайс)[117]. Еще одним важным шагом стала приватизация в секторе коммунальных услуг, бесплатное предоставление которых позволяло миллионам бедных россиян не опускаться ниже порога нищеты.
В 2000-х годах российская экономика развивалась стремительными темпами, хотя к экономической политике Грефа это не имело почти никакого отношения. Девальвация рубля в 1998 году усиливала эффект высоких экспортных цен на нефть и другие природные ресурсы, когда доходы в твердой валюте конвертировались обратно в рубли[118]. Из тени первого поколения олигархов 1990-х начали выходить новые влиятельные группы игроков[119]. В первой половине 2000-х годов места в российском списке
Начиная с 1990-х годов Россия стала мировым лидером по бегству капитала. Утечка капитала вновь резко выросла с началом глобального экономического кризиса 2008 года, после обвала на Уолл-стрит, когда чистый отток превысил чистый приток за два предыдущих года[121]. На протяжении нефтяного бума 2000-х годов Кремль благодушно закрывал глаза на стремление олигархов уводить крупные суммы в офшоры. Только после начала экономического спада в 2014 году были предприняты шаги, чтобы сдержать этот отток капитала и побудить сверхбогатых людей реинвестировать часть получаемой ими прибыли внутри страны[122].
Во время кризиса 2014 года Путин в очередной раз заставил олигархов – среди прочих Олега Дерипаску – спасти убыточные предприятия, чтобы сохранить рабочие места и инвестировать в стратегические проекты[123]. У тех, кто прислушивается к требованиям Путина, хорошие шансы преуспеть в бизнесе. Хотя часто приходится слышать о неприязни Путина к тем или иным олигархам, на самом деле Кремль активно защищает их интересы. С точки зрения статистики, Россия в 2000-е и 2010-е прекрасно подходила миллиардерам, желающим остаться в этой категории и даже приумножить свои состояния. Согласно Докладу о мировом благосостоянии Credit Suisse за 2015 год, 96 % миллиардеров, входивших в российский список
Тем не менее Путин продолжает выборочно карать некоторых олигархов, чтобы держать остальных в узде. Оказался под ударом и один из моих респондентов, Зиявудин Магомедов (см. главу 3). Бизнесмен из Дагестана был арестован в марте 2018 года вместе с его братом Магомедом по обвинению в создании организованной преступной группы и хищении государственных средств. На сегодня он находится под стражей уже четыре года, и в худшем случае ему грозит 30 лет тюремного заключения. Магомедов вел рискованную игру, продолжая слишком открыто и без оглядки переводить деньги в офшоры в то время, как Россия столкнулась с серьезными экономическими трудностями после декабря 2014 года.
Его арест должен был преподать урок другим богачам: значительной частью накопленного состояния Магомедов был обязан очень прибыльным государственным контрактам, к которым имел доступ в предыдущие годы. Сталкиваясь с ограничением финансовых возможностей, Кремль решил напомнить тем, кто разбогател за счет государства или при его поддержке, что им следует перестать эгоистично прятать деньги за границей и начать реинвестировать часть своей прибыли в экономику страны[126]. В остальном же Магомедов, казалось, соответствовал всем требованиям Кремля; он сосредоточился на поддержке социальной и культурной сферы в Дагестане, что весьма приветствовалось и частично инициировалось самим Кремлем как способ сдержать радикальные исламистские настроения в регионе.
Но помимо чисто финансовой стороны здесь есть еще один подтекст. Жизнь Путина зависит от его способности оставаться у власти. А для этого ему необходимо сохранить поддержку бизнес-элиты страны. Он делает это, стравливая ее представителей друг с другом, держа их в состоянии постоянного соперничества, чтобы они даже не думали объединиться и замыслить что-то против него. Показательные аресты и постановочные суды, разоблачающие коррумпированность элит, помогают поддерживать порядок в высших эшелонах. Впрочем, возможно, Путину и не нужно заходить так далеко. Несмотря на высокую концентрацию богатства в России, ее бизнес-элите не хватает культуры и опыта согласования и защиты своих интересов, поэтому она предпочитает не лезть на рожон.
Нарративы обогащения
1990-е годы оставили после себя в России глубокое недоверие к реформаторам и бизнесменам, добившимся больших успехов. С учетом этого среди российской элиты существует молчаливый консенсус, согласно которому говорить о тех временах не нужно и даже опасно, поскольку с легкостью можно поставить под сомнение легитимность происходивших тогда процессов. В этом исследовании я не задаюсь целью изучить богатых в качестве экономических агентов и таким образом разоблачить их неправедный путь к богатству в тот переходный период. Меня интересовало другое, а именно: как эти люди реагируют на свое привилегированное положение и с помощью каких нарративов пытаются обосновать свой нынешний высокий статус. Читателя не должен удивлять тот факт, что, хотя приватизация активов лежала в основе становления этих людей как представителей определенного социального класса, в историях, которыми они делились со мной в ходе интервью, эта глава их жизни в той или иной мере ретушировалась, а порой ее обходили молчанием.
Те же, кто затрагивал тему приватизации, нарочито делали это так, чтобы отмежеваться от ее токсичного наследия. Петр Авен, перейдя на английский, заявил мне, что залоговые аукционы 1995 года были «абсолютно несправедливыми», а их последствия продолжают ощущаться и сегодня. «Пройдет много лет, прежде чем частная собственность в России будет считаться легитимной», – сказал он в 2017 году и добавил, что на данный момент 70 % населения страны негативно относятся к приватизации 1990-х годов. (По словам Авена, его собственный «Альфа-Банк», которым с 1994 года вплоть до марта 2022 года он управлял вместе с Михаилом Фридманом, не был допущен к участию в залоговых аукционах 1995 года – за что Авен потом был благодарен судьбе.)
Предпринимательский дух олигархов
Богатые русские любят подчеркивать динамичный характер своей предпринимательской деятельности. Но выходцы из 1990-х годов, чей путь в олигархию был проложен темными инсайдерскими сделками за закрытыми дверями, предпочитают акцентировать внимание на том, что их обогащение началось еще до приватизации. Действительно, многие из них занялись коммерцией еще студентами, задолго до распада Советского Союза. Христя Фриланд, однако, вписала их рассказы о рискованном предпринимательстве в более широкий контекст: по ее оценкам, стартовые социальные позиции многих будущих олигархов располагались довольно близко к рычагам власти, что позволяло пользоваться преимуществами перехода к рыночной экономике, но в то же время достаточно далеко от них, чтобы экспериментировать за рамками существующей советской системы.
Действительно, только инсайдеры могли в полной мере воспользоваться реформами Горбачева. Закон СССР «О государственном предприятии (объединении)» 1987 года предоставил предприятиям право самим определять объемы выпуска продукции в соответствии с потребительским спросом. Постановление Совета министров СССР, принятое в январе 1987 года и разрешившее деятельность совместных предприятий, впервые с 1920-х годов открыло страну для иностранных инвестиций и отменило монополию на внешнеторговые операции, ранее принадлежавшую Министерству внешней торговли[127]. Закон «О кооперации в СССР», принятый в мае 1988 года, разрешил некоторые формы мелкого частного предпринимательства в сфере услуг, торговли и производства потребительских товаров. В стране, как грибы, стали появляться частные рестораны, магазины, производственные фирмы. Многими из этих малых или крупных торговых и производственных фирм управляли комсомольцы – члены Коммунистического союза молодежи (молодежного крыла КПСС)[128].
Михаил Ходорковский на момент окончания в 1986 году Московского химико-технологического института имени Дмитрия Менделеева был заместителем секретаря институтского комитета ВЛКСМ. Это позволило ему учредить Центр научно-технического творчества молодежи (ЦНТТМ) и заняться финансово-кредитным бизнесом, опираясь на свои связи с высокопоставленными комсомольскими и партийными функционерами[129]. В 1988 году он основал банк «Менатеп» – опять же при поддержке высоких чиновников, которые использовали его банковскую структуру для кредитования предприятий посредством государственных денег[130]. Этот шаг стал возможным благодаря радикальным реформам 1987–1988 годов, разрешившим приватизацию государственных и создание новых коммерческих банков. Бывшие комсомольцы в «Менатепе» быстро обнаружили, насколько прибыльно заниматься финансовыми операциями, недоступными для государственных учреждений[131].
Михаил Ходорковский и Михаил Фридман, родившиеся соответственно в 1963 и 1964 годах, попадали в идеальную возрастную когорту: во-первых, они были слишком молоды, чтобы успеть подняться по бюрократической лестнице, и, следовательно, находились достаточно далеко от верхушки советской иерархии, чтобы позволить себе быть независимыми от нее[132]. Во-вторых, в отличие от старой чиновничьей гвардии, они не помнили середины 1960-х годов, когда за хрущевской оттепелью последовал резкий разворот; не обремененные горьким опытом, они не боялись, что подобное может повториться. Они смело использовали все возможности, которые перед ними открывались[133].
Еще одним фактором было еврейское происхождение. В позднесоветскую эпоху скрытый антисемитизм по-прежнему был широко распространен. Петр Авен, миллиардер, до марта 2022 года занимавший должность председателя совета директоров «Альфа-Банка» (крупнейшего в России коммерческого банка), вспоминал:
Положение советских евреев было двусмысленным: по паспорту, в общественном восприятии и по социальному статусу они были евреями, но в культурном плане – абсолютно русскими. Еврейство в СССР считалось «негативной национальной идентичностью»[134]. Паспортное указание на то, что человек является «евреем», не только не гарантировало никаких прав, но, наоборот, ограничивало их. Иначе говоря, несмотря на ассимиляцию, которая была практически полной, дискриминация и антисемитизм, укоренившиеся среди советского населения и в государственных структурах, способствовали укреплению еврейской идентичности и сплоченности еврейских общин, а это в свою очередь лишь усиливало подозрительное отношение к ним. В Москве и Ленинграде, где традиционно жило (и живет по-прежнему) большое количество высокообразованных евреев, такие условия сформировали специфическую социальную среду еврейской интеллигенции.
Присущие еврейским кругам прочные связи и высокий уровень образования частично объясняют непропорционально большую долю успешных евреев в постсоветских бизнес-структурах[135]. Другое объяснение успешности – антисемитизм, с которым сталкивались многие амбициозные и энергичные молодые евреи в СССР. Они прекрасно понимали, что в советском строе у них мало шансов сделать блестящую карьеру и стать частью советского истеблишмента. Соответственно, в отличие от своих русских сверстников, они меньше рисковали, когда применяли свои силы в зарождающемся частном секторе[136].
Рассказывая о происхождении личного состояния, богатые русские любят культивировать образ миллиардеров, которые «сделали сами себя»: они настаивают на своих скромных корнях и на том, что добились финансового успеха исключительного своими силами, не используя культурные и социальные преимущества, доставшиеся от родителей, и не прибегая даже к дружеским связям, приобретенным в студенческие годы. Вместо этого они акцентируют внимание на тщательно подобранных эпизодах своих трудовых биографий. Например, Фридман (11-е место в топ-200 богатейших людей России – 2021, состояние – 15,5 млрд долларов), по его словам, начал заниматься бизнесом параллельно с учебой в институте, организовав схему перепродажи театральных билетов и кооператив по мытью окон, где работали его однокурсники[137]. Герман Хан, олигарх и партнер «Альфа-Групп» (его состояние на 2021 год составляло 10,1 млрд долларов), тоже начал свой путь к богатству в студенчестве, занимаясь продажей футболок и джинсов на московском рынке[138].