— Вините во всем мое платье, сколько вам угодно, но мы обе знаем, что боль будет от этого старого пучка на затылке, cogliona. (прим.пер: Идиотка)

Прищурившись, она шагнула ко мне.

— Как ты меня только что назвала?

— Ого, — прервала ее другая женщина-офицер, положив руку на плечо своей напарнице. — Пойдем, Мартинес.

Взгляд двадцатилетней девушки усилился, прежде чем она зашагала прочь, ее напарница последовала за ней.

Я повернулась, чтобы пройтись, но остановилась, увидев, что не одна. Рыжеволосая проститутка, пережившая свой рассвет красоты, сидела в углу, наблюдая за мной сквозь слипшиеся от туши ресницы. Ее тональный крем был на несколько тонов темнее, чем ее бледная кожа, а сетчатые колготки покрыты дырками.

— Они не забрали твои туфли.

Я взглянула на свои красные «Jimmy Choo».

— Они действительно хороши, — сказала она, ковыряя лак для ногтей.

Мой взгляд упал на ее босые ноги, и я вздохнула, опустившись на скамью рядом с ней.

Они не забрали мою обувь, потому что я не собиралась оставаться здесь надолго. Я была уверена, что у меня есть всего несколько минут до того, как главный босс в плохо сидящем костюме сопроводит меня куда-нибудь, где есть диван и кофе — куда-нибудь поудобнее, чтобы я почувствовала себя более раскрепощённый для всех секретов Коза Ностры.

Жалкая.

Никчемная.

Недостойная любви.

Я сжала нижнюю губу между зубами, когда тревога закипела в моей груди.

— Сколько они стоили? — спросил моя сокамерница, и в тот же миг дверь в конце коридора открылась и закрылась.

Эхо подняло волоски на моих руках.

Я услышала его раньше, чем увидела.

И тут же поняла, что это тот самый федерал, которого послали за мной.

Его голос был профессиональным и незаинтересованным, хотя неуловимый тембр переплетался с каждым словом: острая грань, как глубокий, темный грех, держащий запертым в ямах их души.