Причиной такой спешки и пренебрежения была болезнь, поразившая Августина Филлипса, одного из ведущих актёров труппы, и Кристофера Бистона, его ученика, живущего в доме Августина. Они оба слишком нездоровы для работы. К счастью, Августин не играл в пьесе, которую мы только что представляли, а я выучил роль Кристофера и занял его место. Нам нужно было заменить этих двоих и в других спектаклях, хотя если дождь не прекратится, завтра в «Театре» представлений не будет. Однако об этой проблеме позабыли, едва открылась дверь в прихожую и к нам ввалились полдюжины лордов со своими надушенными леди. Брат низко поклонился. Я заметил молодого человека с длинными светлыми волосами и в сине-жёлтом камзоле и удивился, что он не обращает внимания на Саймона Уиллоби. Он прошёл мимо, и Саймон, очевидно проинструктированный на этот счёт, лишь поклонился.

Повернувшись спиной к визитёрам, я вылез из своих юбок, стащил корсет и натянул собственную грязную рубаху. Мокрой одеждой я стер с лица и груди белила, смешанные с толчёным жемчугом, чтобы кожа блестела в свете свечей. Я отступил в тёмный угол, молясь, чтобы меня оставили в покое. А ещё я молился, чтобы нам предложили ночлег где-нибудь во дворце, хоть на конюшне, но такого предложения не сделали никому кроме тех, кто, как мой брат, жил внутри городских стен, и значит, не мог попасть домой до рассвета, пока не откроют ворота.

А всем остальным пришлось выметаться, невзирая на дождь. Когда мы уходили, была уже почти полночь, и дорога домой по северной окраине города заняла у меня почти час. Дождь всё лил, и дорога была чёрной как ночь, но я шёл вместе с тремя наёмными актёрами, а подобная компания отпугнет любого разбойника, настолько безумного, чтобы выйти из дома в такую погоду. Мне пришлось разбудить Агнес, служанку, которая спала на кухне в доме, где я снимал комнату на чердаке, но Агнес в меня влюблена, бедняжка, так что не возражала.

— Ты можешь остаться здесь, на кухне, — с притворной скромностью предложила она, — тут тепло.

Вместо этого я прокрался наверх, стараясь не разбудить вдову Моррисон, мою хозяйку, которой я слишком много задолжал, и, стянув мокрые вещи, трясся под тонким одеялом, пока в конце концов не уснул.

Утром я проснулся уставшим, замёрзшим и в сыром белье. Я натянул дублет и чулки, убрал волосы под шляпу, протёр лицо полузамерзшей тряпицей, воспользовался уборной на заднем дворе, проглотил чашку водянистого эля, стащил с кухни корочку хлеба, вдове Моррисон пообещал заплатить за аренду и вышел в холодное утро. По крайней мере, не было дождя.

До «Театра» от дома вдовы я мог добраться двумя путями. Мог повернуть налево в переулок и пойти на север по Бишопсгейт-стрит, но часто по утрам эта улица была переполнена овцами и коровами, которых гнали на городские бойни, и к тому же после дождя там по колено грязи, дерьма и навоза, так что я повернул направо и перепрыгнул через сточную канаву, опоясывающую Финсбери-филдс. Приземляясь, я поскользнулся, правая нога провалилась в тухлую зелёную воду.

— Выход с характерной грацией, — раздался язвительный голос. Я поднял голову и увидел брата, который выбрал путь на север через Филдс вместо толкотни с испуганным стадом на улице. Его сопровождал Джон Хемингс, ещё один актёр труппы.

— Доброе утро, брат, — сказал я, поднимаясь.

Он пропустил моё приветствие мимо ушей и не предложил помочь, пока я карабкался по скользкому склону. Правую руку ожгло крапивой, и я выругался. Он улыбнулся. Джон Хемингс шагнул вперёд и протянул мне руку. Я поблагодарил его и возмущенно посмотрел на брата. 

— Ты мог бы мне помочь, — сказал я.

— Точно, мог бы, — неприветливо буркнул он. 

На нём был толстый шерстяной плащ и тёмная шляпа с экстравагантными полями, затенявшими лицо. Мы совсем не похожи. Я высокий, с тонкими чертами лица, чисто выбрит, в то время как у него круглое, грубое лицо с небольшой бородкой, полными губами и очень тёмными глазами. У меня ясные голубые глаза, у него — скрытные и всегда смотрят с осторожностью. Он наверняка предпочел бы пройти мимо, не обратив на меня внимания, но внезапное падение в сточную канаву заставило его заметить меня и даже заговорить. 

— Юный Саймон вчера был прекрасен, — сказал он с наигранным восторгом.

— О да, он сам об этом твердил, — сказал я, — неоднократно.

Он не смог сдержать улыбку, судорогу, выдавшую удовольствие и немедленно исчезнувшую. 

— Танец с канделябром? — продолжил он, будто не заметив моего ответа. — Отлично придумано.

Я знал, он восхваляет Саймона Уиллоби, чтобы позлить меня.

— А где Саймон? — спросил я. Мне казалось, что Саймон Уиллоби должен находиться поблизости от своего наставника Джона Хемингса.

— Я... — начал Хемингс и как будто застеснялся.