— В тебе есть изящество на сцене, ты наделен красотой и говоришь отчётливо.

— Спасибо, сэр, — сказал я голосом Астинь, — но у меня нет бороды.

— Тебе не нужна борода, — сказал он и опять взял меня за руку, направляя к авансцене.

— Я не могу её отрастить, потому что пока мне приходится играть женские роли. Но Джеймс пообещал мне мужскую роль.

Он отпустил мою руку. 

— Джеймс Бёрбедж обещал тебе мужскую роль? — его тон был неожиданно суровым.

— Да, сэр.

— Какую?

— Не знаю.

— И в какой пьесе?

Он разговаривал грубовато, и я вспомнил, как мой брат говорил, что преподобного Уильяма Венейблса легко недооценить. 

— Он производит впечатление дурачка, — говорил брат, — но живёт при дворе, а её величество не любит ни священников, ни дураков.

— Ей не нравятся священники? — удивленно спросил я.

— После того, как с ней обращались епископы её сестры? Она их презирает. Считает, что церковники приносят ненужные проблемы, а она ненавидит ненужные проблемы. Но ей нравится Венейблс. Он её забавляет.

Преподобный Уильям Венейблс не забавлял меня. Он опять схватил меня за локоть и наклонился слишком близко. Я попытался отстраниться, но он крепко меня держал. 

— Какая пьеса? — потребовал он во второй раз.

— Свадебная пьеса, — сказал я ему, — для внучки лорда-камергера.

— А! Ну конечно. — Он ослабил хватку и улыбнулся. — Новая пьеса, как восхитительно! Ты знаешь, кто её написал?

— Мой брат, сэр.

— Конечно, он, — по-прежнему улыбаясь, произнес Венейблс. — Скажи, Ричард. Ты слышал о Ланселоте Торренсе?