— А почему я должен прислушиваться к его мнению, а не доходить до этого сам?
— Да, но я не буду просить об этом следователя. В СИЗО ко мне психиатра не привезут, скорее, меня отправят к нему в дурдом. Для чего мне нарушать сложившийся распорядок? Сто лет я не видел бы этих психиатров, пусть опыты на кроликах делают. Ну или давайте порассуждаем. Психиатр помог мне докопаться до истины, а дальше-то что? Я выйду из кабинета душевно просветленный, узнав, что виноват не я, а что-то, произошедшее со мной 40 или 50 лет назад. Мне от этого легче не станет.
— Ни в чем, все. Учиться, учиться и учиться — как дедушка Ленин говорил. Человек так устроен — он больше всего страдает, когда не занят. Буду что-то читать, сопоставлять, анализировать, сравнивать, что мне еще остается делать?
— Теоретически я, может быть, был бы рад это сделать — поставить точки над «и», точнее, многоточие. Но как это сделать с практической точки зрения? Я круглосуточно нахожусь под камерой, каждые 15 минут в глазок заглядывает охранник. Когда я в туалете, он мне в дверь стучит. С практической точки зрения моя неудавшаяся попытка как расцениваться будет? Как представление. А еще я сам себе ухудшу условия содержания.
— Ну была, не получилось. Для чего мне представление устраивать? Чтобы меня посадили в камеру с мягкими стенами? Чтобы кипятильник забрали? Чтобы я не смог себе чай вскипятить, а при наличии — кофе попить?
— А смысл тогда об этом думать? Если нет возможности это осуществить, зачем тогда себя накручивать? Так еще скажу: это можно всегда сделать успеть. Пока мне неплохо живется, сегодня у меня есть книжка, сигареты есть, кофе. Это не я придумал, а вычитал в книге про лагерную жизнь.
Когда уже совсем тяжело будет, писем с дома нет, журналисты не приезжают, никакого разнообразия — тогда и сделаю. Я сам себе хозяин.
— Единственное мое пожелание — чтобы суд был в закрытом режиме. Чтобы поменьше все это афишировалось. Хоть на предварительное заседание и приедет куча репортеров, зато следующие полгода или год я никого не увижу.
— Они тоже не каждый день приходят. Бывает, вообще никто не приходит. В один день могут прямо все прийти — это самый тяжелый момент, а потом месяцами, неделями может никто не приходить.
— Да, здесь не буду душой кривить, это тяжелый момент.
— Я вообще ни разу ничего не говорил. Ни разу не выступал, никаких публичных заявлений не делал, показаний не давал. Только если судья что-то у меня спрашивает, тогда отвечаю.