Глава 5. Тревожное воспитание

Памятуя о крылатой фразе Антуана де Сент-Экзюпери «все мы родом из детства», обратимся к детскому периоду жизни, когда формируется психика, представляющая собой понятийную нейросемантическую сеть, в которую вплетаются атрибуции — речевые и когнитивные способности, позволяющие человеку обозначать феномены, с которыми он сталкивается, и в том числе называть свои эмоции, относиться к ним с позиции других людей. Атрибуции развиваются под влиянием субкультуры семьи и социальной среды в целом, ребенок активно усваивает все эти обозначения. Многие из нас в детстве слышали, казалось бы, поучительные родительские наставления: «Не подходи к собаке, иначе загрызет!», «Не подходи к незнакомцам, а то украдут!», «Не ходи без шапки, а то заболеешь и умрешь!» Так формируются сигналы опасности и безопасности, ментальная репрезентация ландшафта окружающего мира, полного угроз и бед. Поэтому у тревожного человека зачастую тревожные родители, у которых, в свою очередь, тоже были тревожные родители. Тут в голове может родиться идея о генетическом наследовании тревоги.

В большинстве случаев «в наследство» передаются модели поведения, которые ребенок усваивает почти с первых дней жизни, поэтому гены (и Чебурашки) не являются единственной причиной специфики формирования человека. Ведь уже в детстве ребенок узнает, что жизнь на этой планете, мягко говоря, не сахар и полна опасностей и что лишь те, кто качественно и непрестанно борется с ними, чудом выживают. Наглядным проводником этих убеждений выступает, например, бабушка, которая напрягается изо всех сил, за всем следит и другим советует. Видимо, только за счет этого она дожила до своих лет. Вспомним известную шутку: «Что бы я ни собрался делать, у моей бабушки есть такая же история, в которой кто-то умер». Поэтому, как рыбацкая сеть, приходящая в оживление, если потрясти ее с другого конца, наша нейросемантическая ассоциативная сеть наполняется атрибуциями как разъяснениями того, что означает то или иное явление. Рядом могут находиться добрые и заботливые люди, которые своими наставлениями помогут нам стать бдительными к угрозам и даже спецназовцами по борьбе с ними.

Кроме атрибуций, мы обладаем еще одним свойством, именуемым не менее мудреным словом «антиципация», что в переводе на человеческий язык означает «ожидание». Говоря иначе, антиципация — это предсказание человеком будущего в виде картинок, видеороликов или видеоклипов. Тревога — следствие ожидания неприятностей, которое базируется на ранее пережитом опыте, иногда — виртуальном и полученном из второй сигнальной системы Павлова (первые сигналы — это сигналы реальности, получаемые перцепцией, работой органов чувств, а вторые — их дубликаты, «сигналы сигналов»). Бывает, человек так увлекается процессами антиципации, что замещает реальность ожиданиями. В свою очередь, прогнозирование влияет на его поведение. При этом антиципации могут носить избыточно катастрофический и гиперконтролирующий характер — в силу того, что человек не принимает жизнь такой, какая она есть.

Все как в анекдоте. Жена в командировке, и мужчина решил сам погладить рубашку перед завтрашней работой, но обнаружил, что утюг сломался. Он пошел к соседке одолжить утюг. Звонит в дверной звонок, ждет, когда она откроет дверь, и размышляет: «Сейчас она откроет мне дверь и предложит зайти на чай. Где чай, там, как известно, и шампанское. Ну а после шампанского не грех отведать более крепких напитков. После такого вечера мы, скорее всего, начнем плотно общаться, я разведусь с женой, женюсь на соседке, она окажется стервой и бросит меня. Я начну пить, меня уволят с работы, и я впаду в глубокую депрессию». В этот момент соседка открывает дверь, и мужчина раздраженно бросает ей в лицо: «Да пошла ты к черту со своим утюгом!» Это наглядный пример антиципации и предсказания негативного будущего — того, как мы сами создаем проблемы на ровном месте.

Регулярно воспроизводя какие-то переживания, человек определенным образом настраивает и выстраивает активность своей нейросемантической сети и формирует карту сигналов опасностей: «Так, здесь мне уже было плохо! А тут может стать плохо!» Предсказания негативного будущего иногда действуют как самосбывающееся пророчество. Например, думая о предстоящем публичном выступлении, человек приходит к выводу, что обязательно покраснеет и заметно вспотеет. Самое интересное, что, попав в такую ситуацию, он действительно может покраснеть и увлажниться, а это породит ложное убеждение, что мысли материальны, и, значит, фильм «Секрет» он смотрел не зря. Хотя в данном случае покраснение будет вызвано лишь избыточной тревогой из-за гиперконтроля за организмом с целью предотвратить возникновение этого симптома, что и поспособствует гиперактивации симпатического отдела автономной нервной системы. Иными словами, сильное возбуждение ряда отделов ЦНС и ВНС породит напряжение в форме повышенного тонуса скелетной мускулатуры, которое человек будет испытывать из-за мыслей о негативной оценке своего внешнего вида окружающими и соответствующих прогнозов «катастрофы». Все это в итоге приведет не к спокойствию и расслаблению, а к напряжению и покраснению.

Возьмем другой пример. Тревожный человек думает: «Сейчас я выйду из дома, и меня “накроет”». Что получается? Он выходит, и его действительно «накрывает». В голову сразу приходят мысли: «Наверное, я в каком-то поколении потомок Нострадамуса! Возможно, у меня есть общие корни с Кассандрой! С бабкой Вангой мои родственники точно где-то пересекались!» Почему так происходит? Потому что ожидание задает тревожный фон, и человеку становится плохо от одного представления о публичном выступлении или о прогулке на улице. Таким образом, предсказание — это механизм самопрограммирования. Диверсанты и подстрекатели в голове шепчут услужливыми голосами вроде бы полезные и правдоподобные вещи: «Тебе не стоит выходить из дома!», «Представь, как тебе будет тяжело стоять в очереди в магазине!», «Тебя порвет словно грелку!», «В твоем организме непременно что-то лопнет, треснет или отвалится!» Так постепенно у тревожного человека вытачивается образ инвалида нулевой группы, ведь он каждый раз получает обратную связь от организма: стоит подумать о беде, и она почти сразу приходит: сердце стучит, воздуха не хватает и подташнивает.

Итак, детство не проходит даром. Среди специалистов гуляет шутка: «Вашему ребенку всегда будет что сказать психотерапевту». Или по-другому: «Все, у кого есть родители, нуждаются в психотерапии». Часто для формирования тревожно-мнительного характера достаточно простой бдительности бабушки, которая, например, внимательно следит, сколько ложечек ребенок съел за папу, маму и ВДВ. У кого из нас не было бабушек, которые чуть ли не силой запихивали в нас еду? При этом они могут дополнительно запугивать ребенка, говоря, что детей, которые плохо едят, тащит к себе Бабай, который живет в том углу или в вентиляции. В этот момент повисает страшная пауза, и каждый ребенок сам додумывает, что Бабай делает с детьми, которые хронически не хотят доедать ложечки за кого бы то ни было.

Нас с детства окружает множество страшных историй: если вышел на улицу без спроса, тебя обязательно украдут; если еще и без шапки, на выходе поджидает менингит, который сурово смотрит с парадного козырька на выходящих с голой головой и, замечая таковых, пикирует на них и попадает прямо в мозг. Дальше — никаких шансов! Ведь даже если ты приподнял шапку, уже получил полменингита. Естественно, после этого ребенок начинает верить, что опасность подстерегает буквально на каждом шагу. Если он оказывается на улице и его каким-то чудом никто не изнасиловал, не закопал заживо, не разрезал на кусочки и не отправил их разными составами по стране, — это просто везение! При этом родители могут фиксировать внимание ребенка на его физических ощущениях: «Ты не заболела?», «Что-то ты бледненький!» В результате у ребенка формируется отношение к жизни как к месту, где выживают лишь редкие экземпляры, и то исключительно благодаря вниманию к деталям и продумыванию всего наперед. Прямо как в песне Виктора Цоя: «Следи за собой, будь осторожен… Кто-то, выйдя из дома, попадет под машину».

Наша любимая бабушка — гуру выживания. Она показывает, что позволило ей дожить до своих лет: капает себе корвалол, хватается за сердце… А если ребенок капризничает, ложится на пол и притворяется мертвой, после чего «оживает» и закатывает «воспитывающую» тираду, как ее все хотят «в гроб свести». Плохо воспитанный и непослушный ребенок старается больше всех. И как после этого он будет себя вести? У него сформированы готовые схемы и заданы образцы поведения: за какое место хвататься, о чем думать и во что верить.

А тут еще и аптечный склад корвалола по наследству достался… И неважно, что в нем содержится фенобарбитал, синтезированный германским химиком Эмилем Фишером в далеком 1904 году. Компания Bayer пустила фенобарбитал в продажу в 1912 году под торговым названием Luminal. Производные барбитуровой кислоты, и прежде всего фенобарбитал, использовались в прошлом для лечения эпилепсии, а сейчас не относятся к препаратам первого ряда из-за выраженного успокаивающего (седативного) действия. Но многие люди до сих пор считают, что корвалол — чуть ли не растительное средство, давно знакомое, едва ли не родное и потому безопасное. Скорее всего, они не знают, что с 1960-х годов использование фенобарбитала резко ограничено в большинстве стран мира из-за гепатотоксичного и нефротоксичного действия, и он противопоказан при тяжелых поражениях печени и почек с нарушением их функций, а также при алкоголизме, наркотической зависимости и миастении. Препарат вызывает привыкание (выявляется примерно через две недели лечения), лекарственную зависимость (психическую и физическую), синдром отмены и отдачи. Фенобарбитал может выступать в качестве потенциального промотора канцерогенеза. Согласно докладу ВОЗ 1995 года, у 8 % пациентов, длительно лечащихся этим препаратом, встречаются разные формы онкопатологии. Но если его запрещают у нас, на улицу выходит народ и требует: «Не трогайте грязными руками народные средства — корвалол и валокордин! Они отлично помогают». Конечно, помогают, ведь это мощные успокоительные, но у каждой медали есть обратная сторона, пропорциональная ее силе.

Постановлением Правительства РФ от 4 февраля 2013 года № 78 фенобарбитал внесен в Перечень наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров, подлежащих контролю в Российской Федерации (Список III — психотропные вещества, оборот которых в РФ ограничен и в отношении которых допускается исключение некоторых мер контроля). Его оборот в настоящее время ограничен. Конвенцией о психотропных веществах он включен в Список IV. Лекарства, содержащие фенобарбитал, запрещены к ввозу в некоторые страны (например, в США, ОАЭ и Литву). В штате Арканзас высокие дозы фенобарбитала в комбинации с лоразепамом в 2013 году планировали использовать для умерщвления заключенных, приговоренных к смертной казни через инъекцию, но производитель препарата ограничил его экспорт, и штат от своих планов отказался.

Итак, ребенок усваивает определенные модели поведения и постепенно приходит к выводу: жизнь — это выживание, а выживание — вещь тяжелая. И уж кто-кто, а бабушка точно знает: жизнь прожить — не поле перейти! Поэтому она говорит внуку: «Держись меня — целее будешь и выживешь! Многие мои друзья и сверстники давно на кладбище. Тоже нехорошо себя вели!» А теперь представьте себе двухлетнего ребенка, которого родители вывели на прогулку. Внезапно соседская собака жизнерадостно несется ему навстречу. Первой реагирует, естественно, бабушка. Она издает крик сирены, дающий ребенку понять: ничего хорошего от этой встречи ждать не стоит. А когда приближающаяся собака еще и открывает пасть, оголяя зубы, в памяти ребенка надолго остается фильм «Челюсти», срежиссированный бабушкой, которая своим криком обозначила, как реагировать в аналогичных ситуациях. Когда через много лет взрослый человек встретит пуделя или другую собаку, которая верит в то, что она собака, и пытается издавать соответствующие звуки, он может панически ее бояться, потому что фильм «Челюсти» автоматически включится в его внутреннем кинотеатре. И это несмотря на то что чихнувший взрослый способен нанести этой самой собаке большую душевную травму, чем та — причинить ему вред. Но страх собак будет связан с представлениями человека о том, как они наносят ему максимальное количество повреждений, независимо от размера или породы.

Теперь представьте себе маленькую девочку, которая с радостью играет в куклы. Понятно, что игрушки вокруг разбросаны. И тут в ее комнату заходит кто? Правильно — бабушка! И говорит: «Какой же у тебя бардак, Машенька! Немедленно убери свои куклы на место. Или ты хочешь, чтобы бабушка запнулась о них и сломала ногу?» Поначалу Машеньке, как говорит молодежь, «ехало — болело»: «Пусть бабушке кажется, что не убрано, а мне нравится! Все игрушки под рукой. Зачем их засовывать обратно в шкаф?» Но здесь бабушка может сказать ключевую фразу, которая станет незаметной для Машеньки (и тем более для бабушки) психологической травмой, шрамы от которой останутся на всю жизнь: «У наших знакомых есть замечательная девочка Катенька, у которой все куклы расставлены по росту, цвету и номерам». (И неважно, что Катенька в будущем может стать обладательницей обсессивно-компульсивного расстройства, главное, что ее родители довольны и всем родственникам удобно.) Сравнение уже может резануть детское ухо Машеньки. Но это полбеды. Дальше следует фраза, из-за которой девочка получает главный психологический удар: «Пожалуй, обменяем мы тебя на Катеньку! Пусть она у нас порядок наводит. А ты поживешь с ее родителями. Может, чему хорошему научишься, а заодно узнаешь, почем фунт лиха!»

Что в итоге? Машенька узнает суровую «правду жизни», которая может спровоцировать не просто переосмысление всей жизни, но и полноценный экзистенциальный кризис: оказывается, любовь не безусловна, ее нужно заслуживать и добиваться. Теперь Машенька понимает, что она должна научиться нравиться взрослым «монстрам», которые — не ровен час — отдадут ее чьим-то родителям. Хорошо еще, что не на холодильник поменяют. И когда родители той самой Катеньки в один прекрасный выходной день придут в гости к родителям Машеньки, она будет напряжена, не понимая этого. И никто в семье этого не поймет. Как и того, что судьба Машеньки во многом сложилась, цитируя известный роман: «Аннушка уже разлила масло». Поскольку любовь не безусловна, Машенька «должна» всегда вести себя хорошо, ведь только в этом случае есть шанс, что ее примут родители. В дальнейшем она будет стремиться быть хорошей для всех, чтобы «гарантировать» хорошие отношения с окружающими.

На этом страдания Машеньки не закончатся. Потому что пришедшие в гости к ее родителям родители Катеньки могут сказать: «Вы знаете, наша Катенька блестяще знает целую серию стихов, которую сейчас с удовольствием вам прочитает». Однако бабушка Машеньки, как вы уже знаете, не лыком шита, поэтому заявит: «А наша Машенька ничем не хуже! Давай-ка, залезай на табуретку и расскажи нам “Бородино”». И что Машенька? Она испытает настоящий стресс, понимая, что грядущее выступление на табуретке — чрезвычайно важное событие, по итогам которого выяснится, махнут ли ее, не глядя, на Катеньку и покинет ли она отчий дом. В ответственный для Машеньки момент ее нейросеть может «рухнуть». Что это значит? Что колоссальный стресс, которому она подвергнется, «выбьет пробки» в квартире хрупкого организма, и она будет вынуждена прибегнуть к крайней форме избегания — упасть в обморок. Да, она может упасть на пол, разбив нос в кровь.

Потеря сознания предотвратит «катастрофу», поскольку все начнут суетиться вокруг рухнувшей на пол Машеньки и в итоге решат отвезти ее в травмпункт. А там хмурый доктор безучастным голосом промолвит: «Сотрясение мозга у вашей Машеньки. Как же вы умудрились?» И отправит Машеньку к неврологу или невропатологу. Каковы последствия, казалось бы, безобидного стихотворения Лермонтова, которое осталось не озвученным Машенькой? Во-первых, Машенька поймет, что любое публичное выступление — это, как минимум, экзекуция, связанная со строгой оценкой окружающих. Во-вторых, ее бабушка начнет всеми правдами и неправдами узнавать, как вылечить физическое горе Машеньки, и обратится к неврологу. В-третьих, невролог, осмотрев Машеньку, может сказать: «Поздно метаться! У вашей девочки большие проблемы, которые с каждым годом будут расти». Тогда бабушка спросит: «И что это за проблемы?» Врач ответит: «Вегетососудистая дистония у вашей Машеньки. Оттого она и грохнулась в обморок». Бабушка снова спросит: «И что теперь будет?» На что врач ответит: «Будет теперь у вашей Машеньки медицинский отвод от физкультуры».

Мало того что Машенька поймет, что теперь ей надо постоянно быть особенной, чтобы продолжать жить с родителями. Мало того что доверие Машеньки к себе и к миру подорвано. Мало того что принятие мира и себя напрочь исчезнет из ее жизни. Вдобавок ко всему окружающие станут относиться к Машеньке как к больной: «У тебя ВСД! Не напрягайся! Не шевелись! Тебе нельзя никуда ходить! Тебе нельзя делать ничего тяжелого и серьезного!» Машенька поймет, что рискует жизнью буквально каждую секунду. И как тут девочке задуматься о реализации своих потребностей, если она, как шепчут врачи и родители, — инвалид нулевой группы и ей даже дышать можно в лучшем случае через раз?

Что же делать Машеньке, когда она пойдет в первый класс? Ведь в силу медицинского отвода от физкультуры и мнимой инвалидности она априори не может быть самой сильной, смелой, ловкой и умелой! Ей остается быть самой умной. И чтобы показать свой ум в школе, нужно хорошо отвечать у доски. Но мы помним, что любое публичное выступление для Машеньки — как минимум экзекуция. В то же время это ее единственный шанс доказать миру, что она чего-то стоит. Поэтому, выходя к доске решать простенькую задачку по математике, Машенька будет испытывать двойное напряжение, ведь ей нельзя ошибаться! От такого стресса она может начать запинаться у доски и сказать что-то невпопад, и весь класс дружно засмеется. Нейросеть Машеньки снова «обрушится», и она опять упадет в обморок. После этого инцидента девочка начнет еще сильнее верить в свое нездоровье, в то время как родители во главе с бабушкой будут все сильнее концентрироваться на ее «недуге».

Рассмотрим другой вариант — социофобический. Первоклассник сидит на уроке, понимая, что жизнь прекрасна, его окружают друзья, учительница — добрая душа и все хорошо. Остается показать, как ему хорошо и какой он хороший. А тут как раз учительница говорит: «Ну что, дорогие ученики, ответьте мне на вопрос: сколько будет дважды два?» Ребенок понимает, что он точно знает: дважды два, вне всякого сомнения, — пять. Он тянет руку, отвечает и слышит речь слегка «подгоревшей» на работе учительницы: «Какое “пять”? Ты идиот, что ли? Наверное, как твой брат, — такой же будешь двоечник! Посмотрите, дети, это позор нашей школы!» Что в этот момент происходит с ребенком? У него возникает чувство стыда и, вероятно, отчаяния. Со временем пережитая психотравма превращается в сигнал опасности, которую уже взрослый человек ждет в аналогичных ситуациях. Именно так формируется привычка контролировать жизнь, чтобы снова не попасть в неприятную историю. И когда этого первоклассника в институте попросят поделиться с аудиторией своим мнением по какому-то вопросу, ему будет сложно сказать что-либо открыто. Травматический детский опыт будет давить на нынешнего студента из глубин психики, несмотря на то что он может забыть, или, как сказали бы психоаналитики, «вытеснить», этот опыт.