Алексиевич: Это не оправдания. Я просто представляю, что Украина хочет строить свое государство.

Гуркин: Вы говорите, что сто лет назад насаждалась русская культура — это было плохо, а когда сегодня насаждается украинская культура — это хорошо.

Алексиевич: Она не насаждается. Это государство, оно хочет войти в Европу. Оно не хочет жить с вами.

Гуркин: Для этого нужно отменить русский язык?

Алексиевич: Нет. Но, может быть, на какое-то время и да, чтобы сцементировать нацию. Пожалуйста, вы говорите там, но все учебные заведения, все будут, конечно, на украинском.

Гуркин: То есть мы приходим к тому, что можно запрещать людям говорить на языке, на котором они думают.

Алексиевич: Да, это всегда так. Это же вы всегда этим занимались, это Россия. Она этим только и занималась на территориях. Даже в Таджикистане заставляла людей говорить на русском языке. А другого способа сделать нацию нет.

Гуркин: Понятно. Люди, которые живут в этом районе, считают себя русскими и считают, что Бандера это не герой, а преступник. И они вышли протестовать. А вы почему-то считаете, что люди, которые живут в Киеве, имеют право на протест. А люди, которые живут в Донецке, они не имеют…

Алексиевич: Фигня это все. Там бы не было войны, если бы не было вашего оружия. Так что не морочьте мне голову этой ерундой, которой забита ваша голова. Да, там боль, там страх. Но это на вашей совести, на совести Путина, вот та кровь и то, что там происходит. Вы взяли и вторглись в чужую страну. На каком основании?»

А теперь представьте себе на секундочку, чтобы Борис Леонидович Пастернак или Михаил Александрович Шолохов заявили, что запрещать говорить на своем языке, если это требуется в государственных интересах, — это, в общем, нормально, или что, например, можно понять тех, кто убивает писателя за его точку зрения. То есть это, конечно, нехорошо, но понять этих людей можно. Или, например, что русификация — это плохо, а украинизация — это хорошо. Представьте себе на секунду, чтобы кто-нибудь из тех людей, которые также имеют Нобелевскую премию и которые также писали на русском языке, могли бы сказать то, что было сказано госпожой Алексиевич.

Ну хорошо, ты живешь в этой системе координат, ты отстаиваешь свою точку зрения. Ты незыблем в своих убеждениях. И ты отражаешь свои убеждения в своей литературе, за что получаешь такую высокую награду, как Нобелевская премия.

Но история получает дальнейшее развитие.

Есть два таких веселых перца, пранкеры[18] — Вован и Лексус. Кто такие пранкеры? Ребята, которые занимаются розыгрышами. Например, звонят важным людям по телефону и представляются другими важными людьми. Говорят от их имени, и тогда собеседник раскрывается. Проговаривается, выдает то, что предпочел бы скрыть. Вован и Лексус люди талантливые и остроумные. И очень известные, причем не только в нашей стране. Прямо-таки звезды.

И вот, после этого интервью, госпожа Алексиевич получила звонок от имени не кого-нибудь, а «министра культуры Украины». Еще раз подчеркну: целого министра! Целой страны! Вот, представьте, звонит министр писателю и между ними происходит такой диалог.

Пранкер Лексус, он же «министр культуры Украины»: Идет присуждение наград президентом Украины, в том числе им занимаюсь и я. Одна из наград, о которой говорил президент, это награда наша, очень почетная, орден «Небесной сотни».

Алексиевич: Ой, да, конечно, это очень большая награда… хорошо, я очень благодарна за ваше желание, поддержку. Это, конечно, осложнит мою жизнь. Это еще раз показывает, что я как бы не отступаюсь от своих убеждений.

Лексус (напомню, от лица «министра культуры Украины»): У нас еще новый орден будет. У нас уже есть определенный наградной список… Орден Степана Бандеры. Это не только нашим, это еще и иностранным гражданам присуждается, хотели и вас наградить в будущем.

Алексиевич: Но я не знаю, я вот как-то понимаю, что я имею право на тот орден, а вот на этот… Не знаю.

Лексус (как бы министр культуры Украины): Вас смущает разве? Он наш герой.

Алексиевич: Нет, для меня это как бы не вопрос, но надо поговорить, надо подумать.