И я соглашаюсь, что это совершенно немыслимо. Конечно.

– Я просто от тебя без ума, – сообщаю я, а потом целую ее, и она находит выключатель и выключает свет, так что теперь мы освещены только цветами пепси-колы. Мы будто наконец нашли другой язык для разговора, язык жестов, толчков и потягиваний, вдохов, выдохов и вскриков, насмешек и улыбок, прикосновений и ожидания.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Она отвечает:

– А ты?

Я говорю:

– Да.

Я более чем в порядке. Великолепный разговор.

Боже, я так ее люблю.

– Давай снимем с тебя эту мокрую одежду, – произносит она, а потом стягивает с меня рубашку, немного путаясь в пуговицах, и я не знаю, что на меня нашло, но я начинаю щекотать ее. Это реально выводит ее из себя, но она смеется, а потом вскрикивает, подавив смешок. Надеюсь, постояльцы не услышали. Она расправляется с пуговицами и снимает рубашку. Я снимаю куртку с ее плеч, и тут она делает нечто совершенно странное – отстраняется на секунду и аккуратно складывает ее, почти что благоговейно укладывает ее на полу. Потом я стягиваю с нее мокрую фланелевую рубашку и футболку, которая была под ней. Она проводит пальцами по волосам у меня на груди, продлевая касание, пока не добирается до ремня. Я никогда, никогда не ощущал такого желания. Она снимает с меня ремень, позволяя ему упасть на пол. Потом расстегивает верхнюю пуговицу моих джинсов – только верхнюю пуговицу. И я тянусь к ее джинсам и тоже расстегиваю верхнюю пуговицу – только верхнюю пуговицу. И снова спрашиваю:

– Ты в порядке?

И на этот раз она отвечает:

– Да. Она говорит, что более чем в порядке.

Мы целуемся и обнимаемся одновременно. Не так, как в клубе, когда мы словно пытались что-то доказать. Теперь нам не нужно ничего доказывать, ничего, кроме того, что мы не боимся. Что мы не станем слишком задумываться, двигаться слишком быстро или слишком медленно. Ее пальцы скользят по молнии джинсов, и я говорю:

– Медленнее.

Потому что не нужно никакой спешки. Это все не просто так. Это на самом деле. Это происходит. И это принадлежит нам.

Я ужасно нервничаю, чувствую себя жутко уязвимым. Я чувствую, как дрожит моя грудь. Она обнимает меня, так что ее руки оказываются у меня за спиной, а потом позволяет им спуститься вниз, пересечь границу, забраться под мои джинсы, под мои трусы. Я обхватываю ее руками, поднимаю ладони к ее спине. К ее шее. К ее волосам. А потом одна рука скользит назад, проходит над ее грудями, потом между ними, скользит вниз и возвращается. Наши тела сплетаются. Автомат для изготовления льда гудит, потом оживает, внезапный треск заставляет нас рассмеяться, на мгновение отвлекает нас, так что мы смотрим друг на друга в ярком освещении. Эта остановка. Эта пауза.

– Что мы делаем? – спрашивает она.

– Не знаю, – отвечаю я.

Она снова прижимается ко мне, ее бедра к моим.