— Прошу прощения, — сказал сержант, — у меня нет об этом сведений. Нам приказали перекрыть площадь и никого не впускать, и не выпускать.

Ксения вздохнула. Этого она и боялась.

— Сержант, — успокаивающе начала она, — происходящие сейчас события, — это не просто протесты, это попытка государственного переворота. Необходимо немедленно снять оцепление и арестовать зачинщиков этого мятежа.

— Простите, — сказал сержант, — у нас нет на это права.

Мы только наблюдаем, но не вмешиваемся.

Разговор прервал сильный хлопок, потом ещё один и отрывистый крик «Снайпер!», «Снайпер на крыше!».

Хлопки были как будто сигналом. Тут же после выстрелов воздух разорвало ещё несколько хлопков, но ближе — это стали закидывать петардами спецназ. Кто-то из «Сокола» дрогнул и выскочил из цепи, и толпа с дикими криками «Убийцы!» ринулась на оцепление, кто с битами, кто с цепями, кто ещё с чем, затем в ход пошли зажигательные бутылки. Тот сержант, что разговаривал с Ксенией, уже лежал, истекая кровью, а два молодых парня срывали с него шлем и бронежилет. Вскинув пистолет, Авалова не целясь открыла по ним огонь. Мародеры рухнули на землю.

Толпа прорвала строй «Сокола» и ринулась в сторону гостиницы. Ксения видела людей с налившимися кровью глазами, которые подобно разъяренным быкам неслись туда, откуда раздались выстрелы.

Большего она разглядеть не сумела. Сзади что-то громыхнуло, и её отшвырнуло в сторону. Когда девушка сумела подняться, то увидела, что вертолет, из которого она только что выпрыгнула, теперь был объят краснооранжевыми языками. Похоже, обратно им было выбираться не на чем.

— Что здесь за чертовщина? — крикнул Рауш. — Они с Мациевским только смогли подобраться к месту действия. Верховский занимался тем, что, зажимая кровоточащую рану, которая, вероятно, образовалась при взрыве вертолета, оттаскивал в сторону пострадавшего сержанта.

— Я не в курсе деталей! — крикнула Ксения. — Похоже, кто-то устроил стрельбу и это спровоцировало толпу на прорыв оцепления. Мы опоздали.

Это было горькое осознание правды, ужас трудно было понять из-за внешнего шока ситуации.

И это осознание определило для Ксении многое.

В душе её сейчас бушевала буря, сравнимая с самым сильным живым ураганом. Вся нынешняя ситуация означала, что всё, что она делала, всё, что делали с ней…

Всё, что довелось пережить окружающим её людям, все смерти…

Всё было напрасно.

Потому что всё это было ради того, чтобы остановить то, что произошло сейчас.

Для этого было сделано всё. Но ничего не вышло.

Справедливость, которую она пыталась защитить, теперь валялась в пыли. Она была раздавлена тем, что произошло сегодня.

Вся её жизнь теперь превратилась в большой мыльный пузырь, и он был так тонок, что один вид площади молотом разметал его в прах.