До позднего вечера я снова учил слова услышанные за сегодня и повторял те, что запомнил вчера. Выговаривать те, что выучил вчера, получалось лучше, а вот сегодняшние давались тяжело, так как это уже были короткие предложения. Ближе к полуночи, когда собирался ложиться спать, пришла Кельна, принесла блюдо с яблоками и кувшин с вином. Это было уже что-то новенькое, до этого мне вина не приносили. Я, правда, и сам его не просил, так как оно мне могло сослужить плохую службу — развязать язык. Не то чтобы я мог сказать что-то лишнее, я мог просто что-то сказать. Кельна была подозрительно ласковой, говорила, что верит в то, что всё будет хорошо, жизнь наладится. Я, конечно, понял её не дословно, но общий смысл сказанного был приблизительно таким.
Есть, и пить, не стал, у меня появилось подозрение, что продукты отравлены, особенно вино. Потом немного подумав о том, какой смысл меня сначала лечить, чтобы потом отравить, всё-таки съел одно яблоко и сделал глоток вина. Кислое вино восторга у меня не вызвало, по моему мнению эту бурду вообще пить нельзя, желудок потом может дать сбой.
Приблизительно через час после полуночи, когда я лежал в кровати, продолжая нашёптывать новые слова, услышал голоса за дверью. Голоса были женские, один из них я сразу же узнал, это была Кельна. Второго голоса ещё ни разу не слышал, но судя по всему, он принадлежал какой-то молодой женщине или даже девушке. Так как слух ко мне вернулся и стал даже лучше чем был, я хорошо слышал, о чём они говорят, правда, понял не всё, но достаточно, чтобы уловить смысл их разговора.
— Я передумала, не пойду и не надо мне ничего. Что потом обо мне люди скажут, — говорила незнакомка.
— Что значит, не пойдешь? Зачем вообще тогда сюда пришла? Зачем соглашалась?
— Так ведь у меня дитё малое, муж на войне сгинул, а без него ох как тяжко. Иногда голодать приходится, лишний кусок хлеба появится, хоть дитя накормлю.
— Так в чём тогда дело? Иди, получишь, что тебе обещали, а о людях не думай, никто ничего не узнает, если сама молчать будешь. Сейчас не только тебе тяжело, всем от этой войны досталось. Новар сам ног в прошлой войне почти лишился, а теперь вот сын не совсем здоровый вернулся. Не слышит ничего, и говорить не может, так что он тебя тоже никому не выдаст, не сможет просто. Ты главное потом на глаза ему не попадайся, чтоб не узнал. Иди, давай, а-то ночь скоро закончится!
— Не пойду, говорят, что он очень груб с девушками, я синяки потом как скрою?
— О старом Эрите забудь, того мерзавца больше нет, он после того как с того света вернулся, стал совсем другим. Мне руки долго гладил, чего никогда не было и взгляд у него добрый стал, иди, сказала!
— Я.
— Трёх куриц дам! — перебила Кельна и, открыв дверь, втолкнула ко мне в комнату незнакомку.
Я лежал с чуть приоткрытыми глазами и наблюдал за ней. Да, моё предположение было верным, незнакомкой оказалась девушка лет двадцати или чуть старше. Среднего роста, для женщины, разумеется, стройная, я бы даже сказал немного худая, тёмные волосы длиной до лопаток, заплетены в тугую косу. Из одежды на ней было нечто похожее на ночную сорочку, которую она стыдливо сняла, после чего быстро залезла ко мне под одеяло. Понимая, что убивать меня точно никто не собирается, я поддался её соблазну.
— Всё страньше и страньше, с чего это мне вдруг такие подарки? — подумал я приблизительно через полчаса, когда девушка ушла. Она за эти полчаса не произнесла ни слова, хотя прекрасно знала, что я глухонемой, то есть, не должен её услышать в принципе. Сейчас обдумывая всё случившееся, мозаика общей картины происходящего практически сложилась, не считая некоторых не существенных фрагментов. Меня принимают за сына барона, что в какой-то степени очень даже не плохо. Тот дядька инвалид это мой отец, то есть отец того человека, место которого я занял. Зовут его Новар, имя это или фамилия пока не известно, но это на данный момент не столь важно. С какого перепуга они меня принимают за его сына Эрита, пока не понятно. С отношением ко мне простых людей, некоторые не ясности тоже остались. Чарес и Кельна относятся вполне дружелюбно, но с некоторой осторожностью и всё из-за того, что настоящий Эрит оказывается, был конченным подонком. Незнакомка хорошо знала, о чём говорила, после ночи с тем Эритом девушки оставались в лучшем случае с синяками, о худшем даже думать не хочется. Сейчас Эрит это я, значит, относиться ко мне будут как к нему, а меня это не устраивает. Нужно будет как можно быстрее изменить отношение ко мне, иначе могу долго не протянуть, занимая чужое место. Пора, наверное, мне выходить из подполья, то есть признаться в том, что теперь слышу, но вот со способностью связно говорить, признаваться пока слишком рано. Потерю памяти придётся изображать до конца своих дней, думаю, это будет не сложно, потому что реально ничего не знаю. — Мысли бегали табуном и в итоге, за несколько минут утомили меня так, что я заснул и проспал до утра, не меняя позы.
— Ну? — Кельна ожидала девушку возле лестницы, ведущей на второй этаж к комнате Эрита. Девушка, спустившись вниз и словно не услышав её, посмотрела на входную дверь. Взгляд её был задумчивый и довольный как у кошки, только что съевшей безнаказанно хозяйскую сметану. — Эй, ау! — Кельна притормозила девушку, собирающуюся пройти мимо.
— А? — Девушка наконец-то вернулась в реальный мир из дебрей собственных мыслей.
— Ну и как? — Кельна прижала её к холодной стене, глядя в глаза.
— Что? — она посмотрела на Кельну, не совсем понимая, о чём её спрашивают.
— Щас как дам по башке и кур не получишь! Говори как он, как мужчина?
— Ну, как тебе сказать, нормально у него с этим всё. Мне бы сейчас поспать где-нибудь немного, а то ноги что-то совсем не держат.
— До утра можешь на кухне пристроиться, а с рассветом, чтоб я тебя уже здесь не видела! Кур сама поймаешь, я предупредила о том, что придёшь за ними.