– А за это и по сопатке можно получить… Ты меня на жалость не бери. Я вот прочитал где-то, что солдата в царской армии, который оставался последним в роду, отмечали серьгой в ушах. Чтобы сразу видно было. А потому в разведку не посылали, на передовой в первой линии не ставили. Берегли, так как им еще свой род продолжать… Так и с тобой. Ты ведь тоже последний в своем роду. Как же я могу тебя не сберечь? А если мамка твоя вдруг найдется? Что я ей тогда скажу? Что не уберег тебя?

Но Фома его не слушал, он ревел, как большой ребенок, и слезы, и сопли текли в три ручья…

– Да не рви ты мне сердце. Прекрати реветь и ступай продукты заготавливать…

И Фома медленно побрел, продолжая шмыгать носом.

Когда он был уже у самого порога игуменской кельи, его остановил голос Георгия:

– Постой!

О, как Фома вмиг преобразился! Сколько радости появилось в этих удивительных голубых глазах!

– Подойди ко мне, сынок!

Быстрее молнии соединились эти два любящих сердца. И в глазах Фомы вновь затеплилась надежда.

Старец вышел, чтобы им не мешать. Он уже понял, что Георгий дал юноше возможность выбора. И тот его сделал. Фома, как воин и монах, хочет быть рядом, чтобы, сражаясь спиной к спине, чувствовать старшего брата, и если удастся, то ценой собственной жизни сохранить жизнь ему.

Георгий думал о том же. И уже не сомневался в правильности своего решения, что дал Фоме возможность почувствовать ответственность и оценить правильность выбора, когда сражаешься уже не только за свою жизнь, но и за брата, да и за всю многострадальную и Святую Русь.

Господи, только Ты не оставь их Своей любовью и защитой! Потому что бой, в котором им предстоит участвовать, это бой с тем злом, что уже глубоко пустило свои корни внутри каждого из нас.

И в этом поединке победит лишь тот, чей дух окажется крепче, чьи помыслы будут чище, а сердца готовы принести себя в жертву…