— Ты проделал восемьсот километров, чтобы вспомнить старые дела? — спросил устало.
— Ты в прекрасной форме, — заметил он.
— О тебе так не скажешь: выглядишь паршиво и, к тому же, начал толстеть.
Он хихикнул.
— Избыток благосостояния, мой дорогой малыш: все эти обеды за счет правительства Ее Королевского Величества, — он махнул толстой рукой. — Но приступим к делу, Алан.
— Я для тебя — мистер Стюарт.
— О, вижу, ты меня не любишь, — заметил он с грустью в голосе. —
Но неважно, в конце концов, это не имеет значения. Я хочу. мы хотим, чтобы ты кое-что для нас сделал. Понимаешь, ничего особенного.
— Ты что, сошел с ума?
— Я знаю, что ты чувствуешь, но.
— Ничего ты не знаешь, черт возьми! — взорвался я. — Если считаешь, что после случившегося я буду на вас работать, то ты явно чокнутый.
Разумеется, я ошибался: Слэйд прекрасно понимал, что я чувствую. В этом и заключалась его работа: знать о людях все и использовать их как инструменты. Я рассчитывал, что он попытается сейчас меня прижать посильнее, и действительно, через мгновение он принялся за дело, типичным для себя окружным путем.
— Поговорим о старых делах. Ты ведь помнишь Кенникена.
Я мог бы его забыть, если бы мне полностью отшибло память. У меня перед глазами всплыло лицо Кенникена, каким его видел в последний раз: глаза, словно серые камешки, посаженные глубоко, что характерно для славян, и шрам, бегущий от виска до уголка рта, резко выделяющийся на фоне неожиданно белой кожи. Он тогда был так взбешен, что мог меня убить.
— Что с Кенникеном? — спросил я неторопливо.
— Ходят слухи, что он тоже тебя разыскивает. Ты сделал из него идиота, а он этого не любит. Кенникен хочет тебя. — он прервался, подыскивая нужное слово. — Сейчас, как это деликатно называют наши американские коллеги из ЦРУ? А, вспомнил: хочет тебя «вывести из игры окончательно». Хотя там, в КГБ, это называют, по-видимому, несколько иначе.
Чертовски удачное определение выстрела в затылок темной ночью.
— Итак? — спросил я.
— Кенникен по-прежнему тебя ищет.
— Зачем? Ведь я уже не работаю в Конторе.