Мы сидели в тишине — моя рука по-прежнему лежала на спине Хмеля, из глаз текли слезы. Я старалась не смотреть на брата, чтобы дать ему время прийти в себя. Он несколько раз всхлипнул и откашлялся. Теперь здесь стало очень пусто, и в этой глухой тишине каждое движение казалось очень громким. Тело Хмеля уже остывало, но я продолжала поглаживать его мягкий мех, вспоминала, как пес подбегал и тыкался мокрым носом мне в руку, мысленно прощалась с ним и благодарила за дружбу с братом.

Через несколько минут Робби вытер лицо, наклонился к Хмелю и прошептал ему что-то на ухо, после чего осторожно переложил пса на пол и со стоном выпрямился.

— Как ты? — спросила я.

Он хрипло вздохнул.

— Ребра… по-моему, несколько штук сломано.

— Дай потрогаю.

Я ощупала его бок, но не обнаружила ни крови, ни вмятин.

Он втянул воздух и потер грудь.

— Черт! У меня все время болит грудь.

Может, у него приступ паники?

— А как болит?

— Давит. Словно кто-то меня сжимает. Дико больно и дышать мешает.

Только не это.

— Это похоже на сердечный приступ. У тебя не кружится голова?

И в этот момент он уронил голову на грудь.

— Робби!

Я торопливо отодвинула Хмеля и уложила Робби на землю.

Дыхание было слабым, а потом и вовсе прекратилось. Я принялась нажимать ему на грудь, повторяя:

— Робби, давай держись!

«Господи, пожалуйста! Спаси нас!»