Поскольку нужно было подготовить переезд Каролины, Лабрюйер заглянул к фрау Вальдорф и рассказал о посещении зоологического сада.

Это была очень даже достойная тема для беседы в приличной гостиной, и Лабрюйер честно доложил обо всех подробностях, включая «горное кафе».

— Так его еще в мае открыли, — сообщила фрау. — Нас с мужем туда хозяин, господин Тимм пригласил. И тогда же можно было посмотреть на зверей. Но нам не повезло — еще в апреле публику пускали бесплатно, а в мае билет уже стоил пятнадцать копеек. Немало, правда? Тогда еще и половины зверей не привезли.

— Кафе господина Тимма — очень приличное заведение.

— Да, и прекрасный вид на озеро. Мы с мужем хотим на старости лет перебраться в Кайзервальд, жить на берегу озера. Можно выстроить купальню, купить лодку или даже катер. Через протоку Мюльгравен можно выйти в Двину, а потом даже в залив, это не очень далеко.

— Да, фрау, — согласился Лабрюйер, вызывая в памяти карту тех мест. Если через выкопанный монахами бог весть когда канал Мюльгравен выйти в Двину и пройти вдоль Магнусхольма, можно действительно оказаться в заливе. Но это дальше, чем кажется фрау Вальдорф. Возможно, она считает по прямой, но фрау — не пташка Божья, чтобы по прямой летать.

Спорить с квартирной хозяйкой Лабрюйер не стал.

Утро следующего дня началось с визита в фотографическое заведение госпожи Красницкой.

Это случилось, едва Ян отворил двери. Лабрюйер читал конторскую книгу, Каролина принимала по телефону заказ, Пичи еще не было — сидел в школе на уроках, только и мечтая поскорее сбежать к доброму дяденьке Андрею, помахать палкой от метлы.

Госпожа Красницкая влетела в салон. Видно было, что она перебежала улицу, мало заботясь о своем виде, как поднялась с постели — так и бросилась бежать, возможно, накинув пальто прямо поверх ночной сорочки. Она сделала два шага, остановилась, опустила взгляд и молчала по меньшей мере минуту, а Лабрюйер смотрел на нее, приоткрыв рот.

— Простите, — сказала она. — Мне нужно оставить тут письмо, вот… за ним придут…

Она подошла к круглому столику и положила на альбом маленький конверт. Потом стала медленно отступать, пятясь. Уже почти в дверях она подняла голову. Взгляды встретились — но на долю мгновения. Госпожа Красницкая выскочила на улицу так, словно ее кипятком ошпарили.

— Это что за безумие? — спросила Каролина.

Лабрюйер взял конверт и прочитал: «Господину Адамсону».

— Кавалеру пишет, — буркнул он. — Этого еще не хватало. Теперь у нас, значит, почтовое отделение. Закажу новую вывеску — два почтовых рожка и пучок стрел.

— Нет — жестяного купидона с рожком и сумкой через плечо. Я такого видела на почтовой карточке. Феноменальная пошлость. Но девицам нравится — тем девицам, которые уже лет двадцать как мечтают о замужестве.

— Храни нас от них Господь! — сразу вспомнив фрейлен Ирму, ответил Лабрюйер.

— Аминь!

Кавалер явился не вовремя — прибежал, запыхавшись, когда Каролина усаживала в кресло седого господина и ставила рядом с ним пожилую даму. Эта пара желала получить карточки в старом добром стиле — жена придерживает за плечо сидящего супруга. Как однажды выразилась госпожа Круминь, «чтобы не сбежал».

— Послушайте, господин Адамсон, я все понимаю, но не стоит делать из моей фотографии почтовое отделение… — начал было Лабрюйер, но Адамсон, кажется, вовсе не услышал этих слов. Он смотрел на конверт, приоткрыв рот. В этом конверте для него, кажется, заключалась вся вселенная.