– Мой сон… – язык не повиновался, а лицо, как назло, заливал румянец стыда. – Я думала…

– Бывает, – Вестия снисходительно глядела на меня. – Ты думала, что тебе явилось пророчество, верно?

Я нашла в себе силы только кивнуть.

– Книга Пророчеств никогда не лжет. Ты увидела самый обычный сон, Рамона.

Обычный? Но он казался таким реальным! Я видела… нет, я была там. Цветы под снегом, золото с небес, та девушка со свадебным венком – это была я! А теперь мне говорят, что это ошибка…

Матушка Вестия еще что-то говорила, пыталась меня утешить, но я ее не слушала. Наскоро распрощалась и отправилась прочь. И теперь, бледная и скованная тяжелым нарядом, я всматривалась в отполированный кусок металла. Сейчас бы чувствовать облегчение от того, что сон не сбудется, но в душе поселилось нехорошее предчувствие. И давило, давило, размалывало кости.

– Ты странная, – заметил отец. – Что-то случилось?

Лишь бы ничем себя не выдать, лишь бы удержать равнодушное выражение лица!

– Я долго молилась и обессилела. Мне нужен отдых.

– Можешь отдыхать, когда закончится обряд. Мастер Клоэн был моим хорошим другом, старик достоин погребения по всем правилам, – он медленно разгладил бороду, постоял, словно хотел что-то добавить, а потом махнул рукой и вышел из комнаты.

Я повела плечами, расправляя жесткий ворот алого платья. Вышивка золотыми нитями бежала по подолу и рукавам, сливаясь в цветочные узоры с лепестками-рубинами, блестящими и мелкими, как брызги крови. Если приглядеться к орнаменту, можно заметить среди цветов маленьких стрижей – у нас это вестники смерти.

Но оплакивать мертвых не принято. Смерть – не повод для скорби, а повод радоваться, что дитя возвращается в лоно матери, чтобы через время снова явиться в этот мир.

Ничто не уходит в никуда, не теряется за чертой мироздания. Горы милостиво принимают к себе тела и души, сливаясь воедино, как повелось с самого начала времен, когда мы родились из плодов божественного древа.

В последний раз оглядев ритуальное платье, я застегнула на шее массивное ожерелье и отправилась на центральную площадь Антрима.

У меня еще будет время подумать над лжепророчеством, принять то, что случилось. А пока долг не дремлет. Именно он выстуживает память о поцелуе, напоминая, кто я такая.

Все было готово: деревянные носилки с телом старейшины Клоэна уложили на постамент из черного лавового камня. Смерть исказила его черты – некогда сильный и гордый Клоэн превратился в сморщенного старика. Лицо его походило на маску: глаза и щеки ввалились, кожа посерела. И так нелепо смотрелись рядом с ним крокусы, срезанные накануне, еще живые. Женщины усыпали траурное ложе сугробами белых цветов, а вокруг камня в ожидании столпился народ.

Антрим был спокойным местом, но сегодня напоминал растревоженный муравейник: многие работы встали, и я не слышала ни приглушенного перезвона инструментов в штольнях, ни ударов молотов в кузнях. Казалось, все пришли проводить старейшину в последний путь.

При моем приближении головы почтительно склонялись – слухи о том, кто будет следующей преемницей Верховной, уже витали над городом. А ведь совсем недавно жители бросали косые взгляды на девчонку с рыжими волосами, осуждали за дерзость и буйный нрав.

Стараясь не смотреть на знакомого, но теперь такого далекого Клоэна, я переплела пальцы со стоящими по обе руки сестрами. Круг замкнулся. Стихли все голоса, даже ветер присмирел. А мы затянули погребальную песнь – с каждым звуком тело пронизывали незримые плети, под кожей сновали искры, сосуды вибрировали, как струны. Казалось, еще чуть-чуть, и тело разлетится рубиновой крошкой.

Ноты то взмывали до небес, то падали, ввинчиваясь в камни. Слова на древнем и почти забытом языке заставляли сердца колотиться быстрей. Не было больше озорной девчонки с копной непослушных медных волос – в кругу стояла древняя жрица, воплощенная Матерь. Наши с сестрами души слились воедино.