— Скажите, доктор, — девушка не представилась, но знает, что безымянной останется недолго. — а почему мы?

— Потому что в столовой вы сели так, чтобы вам было неудобно.

Маленький щелчок по задранным носам оба воспринимают с удовольствием и как должное. Ужасно. Просто ужасно.

— Сон, — говорит она чуть позже, найдя своего спутника в университетской автомастерской, точнее, в учебном классе, одновременно мастерской. — Как тебе в этом инкубаторе меритократии?

Сон-хёк возводит глаза к потолку, потом вежливо берет Анаит под локоть и выводит наружу.

— Нас заперли, вы в курсе?

— Во всяком случае, предприняли добросовестную попытку. Скорее всего, им интересно, как мы будем обходить эти ограничения.

— Конечно, — кивает Сон. — Что касается вашего вопроса, то мне кажется, нам не следовало сюда приезжать. Психологам и педагогам тут делать нечего, сюда нужно было присылать этолога.

— Боже мой, Боже мой… как же мне было стыдно!.. — И до сих пор, и выговорить все это вслух можно только спрятав лицо, уткнувшись носом в колени любимой жены — повинную голову и меч не сечет.

Любимая жена хрустит зеленым яблоком. Хорошо, что не по затылку.

— А тебе, между прочим, все очень сочувствовали.

— Еще лучше! — И кто все?.. — Ну я этого Деметрио…

— Глупости, — изрекает Кейс. — Твоя обычная чушь. Никто почему-то не удивился. Вот почему бы, а?

Почему, почему. Потому что. Потому что общественное мнение в лице корпорации прекрасно осведомлено, что один из сотрудников безопасности, заместитель по особым проектам — истеричный дурак. Что несколько хуже даже, чем истеричная дура. Потому что упомянутый заместитель вместо реакции в соответствии с ситуацией, или хотя бы с инструкцией…

— Мы тут все уже запомнили, — продолжает любимая, она же единственная жена, — что при помощи волшебного слова «обязательства» из тебя можно вить гнезда. А твой проректор тебя сколько лет знает?

Кейс берет с тарелки новое яблоко. Ярко-зеленое, пахнущее кислым соком.

— Я ему, этому Морану, памятник поставлю, — задумчиво говорит она. — За собственный счет. Посмертно. Очень он вовремя вломился.

— Вовремя для чего?

Непонятно — и о чем бы только не спрашивать, прижавшись щекой к теплому хлопку, к бедру, подставляясь слегка липким от сока пальцам, которые обводят кружки вокруг позвонков на шее. О чем бы не — только не думать, не напоминать себе, как было и холодно, и пусто, и совершенно непонятно, как же пролезть в игольное ушко со всем багажом, и страшно, больше всего страшно возненавидеть тех, кто — вроде бы — виноват, кто вынудил. Разразиться младенческим воплем: «Я же не хотел, вы меня заставили!». И щелчок прокатывающейся через щель карточки, и… выволочка, неожиданная и неожиданно страшная. Страшнее рассыпающихся из рук шариков.

По спине резко тюкают очень острым кулачком. Несколько раз. Для вящей ясности, наверное.