Беда, однако, заключалась еще и в том, что никто толком пока не знал, каким должен быть запланированный корабль. В мае 1928 года было выдано тактико-техническое задание на разработку эскизного проекта «эскадренного миноносца для Черного моря»; заданная составляла скорость 40 узлов, вооружение: четыре-пять 130-миллиметровых орудия и два-три трехтрубных торпедных аппарата. Главными требованиями были: скорость 40 узлов и дешевизна. Однако ориентировочный вес энергетической установки и четырех 130-миллиметровых артустановок загонял водоизмещение будущего корабля куда-то к трем тысячам тонн, то есть уже почти к водоизмещению легкого крейсера и к его цене. Не лучше ли сразу строить легкие крейсеры? Разрушенная судостроительная промышленность еще не была готова и к эсминцам, а к крейсерам и подавно. Проект залихорадило.
В августе 1928 года на утверждение был представлен проект эсминца, у которого, при той же скорости, вооружение состояло из четырех 102-миллиметровых орудий, то есть как и у «новиков», только при значительно большем водоизмещении и расходах. Это уже напоминало вредительство в чистом виде. Именно тогда у Сталина и появилась мысль, воплощенная несколько позже в виде «Рамзиновской шарашки» (чтобы не умничали, а работали!). Перепуганные грозным рыком сверху, проектировщики к октябрю 1928 года выдали, наконец, проект эсминца водоизмещением в 2100 тонн, вооруженного пятью 130-миллиметровыми и четырьмя 37-миллиметровыми орудиями, четырьмя пулеметными и двумя трехтрубными торпедными аппаратами.
Эскизный проект корабля утвердили, но дело тормозилось тем, что к проектированию энергетической установки еще даже не приступали. Только в 1930 году для этой цели создали СКБ под руководством инженера Сперанского. Проектируемую мощность каждого ГТЗА довели до 22000 лошадиных сил, расположение выбрали поэшелонное, детали подработали по результатам международного конкурса, так что не прошло и двух лет, как ГТЗА был представлен на стендовые испытания. Однако было ясно, что в проектные 2100 тонн водоизмещения уложиться не удастся и что минимальная цифра, о которой можно говорить, это 2600 тонн. И хотя эскизный проект был утвержден в августе 1930 года и был приказ 1 декабря того же года заложить два первых корабля этого типа, но шел уже 1932 год, а все еще оставалось на бумаге.
Это объяснялось прежде всего яростной борьбой внутри командования флотом и в правительстве по поводу общей концепции развития военно-морских сил. Задуманный Сталиным план создания океанского флота имел очень много противников, которые, ссылаясь на Ленина, определившего океанский флот как «орудие империалистической политики», срывали глобальные замыслы вождя, а открутить им всем головы еще не позволял политический момент.
Наконец, 29 октября 1932 года в Николаеве заложили два первых лидера для Черного моря, а через неделю, то есть 5 ноября, в канун 15-ой годовщины октябрьского переворота, на Балтийском заводе в Ленинграде был заложен первый балтийский лидер «Ленинград», который стал головным в серии. 18 ноября 1933 года «Ленинград» был спущен на воду и после трехлетней достройки вошел в строй в декабре 1936 года. На испытаниях в стандартном водоизмещении корабль показал 41 узел полного хода! Задание по скорости было выполнено. Хорошо известно, что корабль — это «плавучий компромисс». Всегда чем-то жертвуешь во имя чего-то. В случае с лидерами всем пожертвовали во имя скорости. (На одном из пробегов «Ленинград» при водоизмещении 2225 тонн и мощности машин 67250 лошадиных сил развил скорость 42 узла, а однотипная с ним «Москва» на Черном море развила скорость почти 44 узла (43,57) при состоянии моря в три балла).
Но поводов для общего ликования, увы, не было никаких. Водопадом обрушились на сдатчиков и государственную приемную комиссию дефекты новых кораблей. Прежде всего выяснилось, что на режиме полного хода опасно задирается нос, а корма уходит под воду ниже уровня верхней палубы, что создает аварийную ситуацию и не позволяет эффективно действовать системам вооружения; что на режиме среднего хода лидер плохо слушается руля, а на малых ходах вообще не слушается; что корпус получился слишком слабым, настолько слабым, что невозможно действовать всей артиллерией одновременно на один борт; что опасные напряжения в районе стыковки полубака с корпусом создают риск перелома корабля пополам в случае динамического роста этих напряжений, вызванных, например, подрывом на мине, попаданием снаряда или даже сильным штормом (об авиабомбах почему-то никто тогда не думал, хотя в составе Гранд-флита были уже к тому времени пять авианосцев); что остойчивость у корабля только чуть выше критической, а запас плавучести столь мал, что мог любое повреждение подводной части превратить в катастрофу.
Но самый главный сюрприз ждал впереди. Когда, после первого цикла испытаний, лидер поставили в док, то с ужасом обнаружили, что все три его винта опасно деформированы. Комли лопастей были изуродованы канавками шириной 15 мм и глубиной 20-25 мм! Это уже было похоже на «вредительство». Совсем недавно отшумел по всей стране процесс Промпартии, после которого слова «инженер» и «вредитель» стали почти синонимами. Вот при таких обстоятельствах советским кораблестроителям впервые пришлось столкнуться с явлением кавитации. Как ни заделывали образовавшиеся канавки самыми прочными инструментальными сталями, ничего не получалось, а проводившиеся параллельно лабораторные исследования показывали, что ничего и не получится. А это означало, что новым кораблям нельзя превышать барьер 36-узловой скорости, если они не хотят вообще остаться без винтов. Это был скандал! Если бы в задании по скорости сразу же стояла цифра 36 узлов, корабль можно было бы сделать гораздо лучше вооруженным и боеспособным.
Однако у создателей лидера еще теплилась слабая надежда, и заключалась она в изменении способа крепления гребных валов. Дело в том, что для достижения максимально возможной скорости корпус «Ленинграда» имел очень острое образование кормы, а гребные валы не имели традиционных кронштейнов и выходили наружу через выкружки, называемые штанами. Корму срочно перепроектировали, сделав ее более полной, а валы решили крепить на кронштейнах. В связи с этим проект №1, по которому строился «Ленинград», переименовали в проект №38, и по этому проекту решили достроить второй балтийский лидер «Минск», который был заложен на том же стапеле Балтийского завода, что и «Ленинград», 5 октября 1934 года.
Строительство крупных боевых кораблей всегда дело непростое, требующее полного напряжения физического и умственного труда, а в те годы оно представляло из себя сплошной каторжно-мучительный процесс для всех: от главного конструктора до последнего разнорабочего, убирающего мусор в цеху предварительной сборки. Всюду преобладал ручной труд: кувалда — она и гнула, она и клепала, и рихтовала, и подгоняла. За каждую ошибку и инженеры, и рабочие могли ответить головой. Производительность труда объективно не могла быть в таких условиях высокой. Работа шла на ощупь. Весь опыт, накопленный до революции русскими кораблестроителями, улетел в трубу гражданской войны и послевоенной разрухи. Единственным нововведением был плакат, повешенный на стапеле, где строился «Минск»: «Заставим работать сердце завода большевистскими темпами!» Но, понятно, что этот лозунг, составленный в столь туманных выражениях, мало мог помочь. Как должно биться большевистское сердце? Сердце завода-то билось еле-еле...
«Минск» существовал еще лишь в днищевом наборе, когда 1 декабря 1934 года произошло убийство Кирова. Чудовищная правительственная провокация, с помощью которой Сталин устранил наиболее опасного конкурента в борьбе за власть, заставила лихорадочно забиться сердце всей страны, но особенно — сердце Ленинграда. Расстрелы, аресты, административные высылки в 48 часов обрушились на город-колыбель трёх революций, как его любили называть некоторое время.
А «Минск» продолжал строиться, медленно вырастая на пронзенном ледяными вьюгами заснеженном стапеле. Отсутствие квалифицированных рабочих сказывалось на каждом шагу. Клапанная коробка свежего пара для вспомогательных механизмов «Минска» отливалась 46 (сорок шесть) раз, пока не получилась отливка, пригодная для эксплуатации. Запаздывали с поставками контрагенты, и унылые простои добавляли еще больше мрачности серым будням завода.
Но как бы медленно, на ощупь, ни шло строительство лидера, оно все-таки шло, и 6 ноября 1935 года лидер был спущен на воду в присутствии делегации столицы Белоруссии, взявшей шефство над кораблем. Достройка «Минска» на плаву шла еще более мучительно и долго, чем сборка на стапеле. Страну продолжало лихорадить: одна волна репрессий сменяла другую, вылившись в девятый вал 1937 года, когда провал заговора маршала Тухачевского бросил в кровавую мясорубку чисток «цвет командного состава Вооруженных сил», включая три тысячи морских офицеров всех рангов и тысячи работников судостроительной промышленности. В самый разгар репрессий весной 1938 года «Минск» отошел от стенки завода и начал сдаточные испытания. Более полные обводы кормы и наличие кронштейнов гребных валов решили проблему кавитации очень просто: скорость корабля упала примерно на 3,5 узла. Испытания показали, что при полной мощности механизмов 66000 лошадиных сил скорость едва достигала 40 узлов. Лишь форсируя механизмы и доведя мощность до 68000 лошадиных сил, удалось достичь проектных 40,5 узлов.
Таким образом, сверхскоростным лидер не получился, но, не унаследовав у своего предшественника скоростных качеств, «Минск» унаследовал у «Ленинграда» все отрицательные характеристики. Он так же плохо управлялся на средних и малых ходах, стонал под тяжестью собственного полубака, падал с борта на борт под ударами жестких балтийских волн, но, что самое главное, — был для своего водоизмещения почти в 3000 тонн весьма слабо вооружен.
10 ноября 1938 года лидер был сдан флоту, а 23 февраля 1939 года на нем был торжественно поднят военно-морской флаг, и «Минск» вступил в строй под командованием капитана 3-го ранга Волкова. На весенне-летних учениях 1939 года «Минск» поразил всех меткостью торпедных стрельб, завоевав первый приз. Старшина минно-торпедной группы Угольков получил премию военного совета КБФ, а минно-торпедной БЧ лидера было вручено переходящее Красное знамя военного совета. Это было как бы реабилитацией лидера, когда он ранее, еще даже не введенный в строй официально, был сорван штормом с якорей и ударился кормой о нос крейсера «Киров», повредив корпус и винты. Тогдашнего командира «Минска» капитана 3-го ранга Петрова сняли с должности, а на его место назначили переведенного с Каспийской флотилии капитана 3-го ранга Лежаву.
Требовательный и строгий, с явными признаками самодура, капитан 3-го ранга Лежава столь быстро вывел «Минск» в передовые корабли, что на капитана обратили внимание, назначив сначала флагштуром бригады эсминцев ОЛС, а затем и командиром бригады. Оставив «Минск» своим флагманским кораблем, Лежава деятельно принялся наводить порядок в бригаде, выбивая из подчиненных последние остатки послереволюционной флотской вольности. Его быстрая, хоть и неправая, расправа с командиром «Сметливого» Овчинниковым послужила примером для всех остальных, включая и командира «Минска» капитана 3-го ранга Волкова, имеющего сомнительное удовольствие общаться с Лежавой чаще других.
В конце июня 1939 года в Кронштадт прибыл вновь назначенный нарком ВМФ адмирал Кузнецов. Большой кронштадтский рейд был заполнен кораблями: два линкора, «Киров», два лидера, четыре новых «семерки», дивизионы «новиков» и сторожевых кораблей. Стеньговые флаги, флаги расцвечивания, вымпелы, сигнальные прожекторы, вой корабельных сирен, дым из десятков труб, приподнятое до нервозности настроение личного состава — все это говорило о том, что флот, в который уже раз возродившись из пепла, снова готов к действиям, чтобы в пепел обратиться в стальном спиральном витке неумолимой истории.
Начинался первый большой поход Балтфлота со времён жаркого лета 1914 года. Длинной кильватерной колонной шли корабли по Финскому заливу мимо островов Сескари, Лавенсари и Гогланд. На следующий день, обогнув эстонское побережье, флот вышел в открытое море. Притихшие прибалтийские республики и Финляндия никак не отреагировали на этот военно-морской демарш. Лишь четыре немецких миноносца, держась на горизонте, наблюдали за реальной силой, нежданно-негаданно появившейся из мертвого ржавого металлолома двадцатых годов. На мачте «Марата» вился флаг наркома, а на мачте «Минска» — вымпел командира ОЛС капитана 1-го ранга Птохова. И как всегда бывало между войнами, флот казался мощным, несокрушимым и непобедимым. Захлебываясь от восторга, газета «Красный Балтийский флот» в номере за 20 июля 1939 года сообщала, что задача «разгрома крупной корабельной группировки противника огнем линкоров и торпедами эсминцев» успешно решена. Корабли прошли более тысячи морских миль, из них пятьсот миль по счислению...
30 августа 1939 года «Минск» под вымпелом Лежавы вывел бригаду эсминцев в Копорский залив. Лежава, ставший уже капитаном 2-го ранга, «муштровал» бригаду. Возглавляемые «Минском» шесть эсминцев ходили, разрезая штилевые воды залива, маневрируя малым ходом на курсах 90-270 градусов. Вода в заливе млела под лучами жаркого солнца, накаленные надстройки, палуба и орудия дышали зноем. Томительно шло время. Курс 90 градусов, гул вентиляторов и машин, плеск воды за бортом, тишина. Сигнал. Поворот на 270 градусов и все сначала.
Неожиданно на мачте «Минска» взвился сигнал боевой тревоги. Пронзительные звонки и вой ревунов скрасили унылое однообразие учений. Над бригадой появился самолет с конусом. Загрохотали зенитки. Конус медленно плыл в раскаленном голубом небе. Пять эсминцев и лидер били по нему из всех орудий. Прозвучал отбой тревоги. Сбитый конус медленно опускался невдалеке от бригады на синюю гладь залива. В небе рассеивались облачка разрывов зенитных снарядов. Жара и яркие краски создавали какой-то оттенок нереальности всего происходящего, как на цветной открытке.
Из Копорского залива Лежава привел бригаду на рейд Ручьи и разрешил отдых. На эсминцах переливались гармони, из динамиков корабельной трансляции звучали песни Лидии Руслановой.