В середине июля эсминец прибыл в Таллинн. Наскоро устранив обнаруженные дефекты, неизбежные у вновь построенного корабля, «Суровый» уже 23 июля вышел в район Нарвы для артиллерийского удара по переправам противника. Войдя под конвоем тральщиков и катеров МО в Нарвский залив, эсминец встал на огневую позицию. Прямо по прибрежному шоссе в район Нарвы был направлен корректировочный пост во главе со старшим артиллеристом с недавно погибшего эсминца «Сердитый» капитан-лейтенантом Бурчаковым. В 14 часов 30 минут с дистанции 103 кабельтова «Суровый» открыл огонь по скоплению войск противника в деревне Долгая Нива. И хотя деревня была своя, это было первое боевое соприкосновение с противником. Боя, в сущности, не было. Никто не вел по «Суровому» ответного огня, а корректировочный пост коротко доложил, что деревня накрыта и горит. Но все чувствовали себя как в настоящем бою: и капитан 2-го ранга Андреев, и артиллерист, старший лейтенант Мешков, и командиры орудий, старшины Левушкин, Апраксин, Зубинин и Першин.
Выпустив 186 снарядов, эсминец вернулся на Таллиннский рейд. И, как всегда бывает в таких случаях, на корабле царила уверенность, что наступление немцев на Ленинград, если не сорвано огнем «Сурового», то уж по крайней мере, надолго остановлено. Это обычная реакция первого боя, особенно если он проходит без противодействия противника.
Затем начались метания по Рижскому заливу в страстной надежде и желании нанести противнику как можно больший урон. Гонки за почти неуловимыми немецкими конвоями, отчаянное маневрирование под ударами авиации противника, базирование на дикие бухты Моонзундского архипелага, износ матчасти, немыслимый в мирное время, все более удручающие сводки с сухопутного фронта, гибнущие один за другим корабли отряда легких сил и слабые, почти нулевые, результаты их боевой деятельности.
Уже к 10 августа все уцелевшие корабли ОЛС включились в оборону Таллинна. «Суровый» остался в Рижском заливе вместе со своим однотипным собратом, эсминцем «Статный», тщетно пребывая в томительном ожидании данных разведки о противнике. Поздно вечером 18 августа прямо на их тайной стоянке в районе острова Саарема «Статный» подорвался на мине в таком месте, где глубины, казалось, исключали какую- либо возможность постановки минного заграждения. В огне и грохоте страшного взрыва охваченный пламенем «Статный» быстро стал валиться на правый борт, содрогаясь от новых взрывов. На месте взрыва было настолько мелко, что левый борт «Статного» остался торчать над водой горящим памятником нашей неготовности к борьбе с новыми образцами минного оружия.
Когда на «Суровом» опомнились от шока, вызванного мгновенной и совершенно непонятной гибелью «Статного», капитан 2-го ранга Андреев приказал спустить шлюпки и принял на борт десятка полтора раненых, контуженых, обожженных и измазанных в мазуте моряков с только что грациозно скользившего по бухте красавца-эсминца. Остальные, в числе более ста человек, включая и командира «Статного» капитана 3-го ранга Алексеева, погибли, так и не узнав о новых немецких магнитных минах.
После гибели «Статного» на «Суровом» все были уверены, что их отзовут в Таллинн для усиления обороны города. Но мысли начальства неисповедимы, как пути Господни, и «Суровому» было приказано оставаться в Рижском заливе, а на смену погибшему «Статному» был прислан «Артём» — старый эсминец типа «Новик», построенный еще в годы первой мировой войны и прославившийся в гражданскую войну, когда он, действуя в составе ДОТа Балтийского флота еще под старым своим именем «Азард», утопил английскую подводную лодку Л-55. Несмотря на почтенный возраст, «Артем», к затаенной зависти экипажа «Сурового», обладал гораздо лучшей мореходностью, прекрасно держался на волне, разрезая ее, подобно стилету, почти не заливался и не клевал носом, имея возможность действовать орудиями в таких условиях, которые и не снились «Суровому» — новейшему эсминцу, последнему детищу предвоенного советского кораблестроения.
20 августа в 20 часов 30 минут воздушная разведка КБФ обнаружила в районе Вентспилса три судна, идущих в сопровождении сторожевых катеров на север. Предполагая, что конвой идет в Ригу, штаб КБФ отдал приказ Солоухину перехватить противника в Ирбенском проливе и уничтожить его. Надо сказать, что данные воздушной разведки по нескольку раз в день поступали на эсминцы, но на деле в координатах, указанных на основании данных воздушной разведки штабом КБФ, как правило, никого и ничего не оказывалось, кроме авиации противника, которая вновь и вновь заставляла корабли крутиться под бомбами в смертельном хороводе.
Почти так же случилось и на этот раз. 21 августа в 4 часа 50 минут в полной темноте «Суровый» и «Артём» двумя призрачными тенями выскользнули с рейда Рохукюля, направляясь на перехват противника к Ирбенскому проливу. Капитан 2-го ранга Солоухин запросил штаб КБФ об уточнении координат обнаруженного накануне конвоя. Вылетевший с первыми лучами рассвета самолет-разведчик не обнаружил ничего ни в Ирбенском проливе, ни в прилегающих к нему районах. Когда же эсминцы вышли в точку предполагаемого перехвата, то опять-таки же ничего не обнаружили. Только пустынные волны с белыми гребешками пены, носящиеся взад и вперед с громкими криками чайки и плывущие высоко в небе предвестники осени — перистые облака, из-за которых в любой момент могли появиться бомбардировщики противника.
Посоветовавшись с командиром «Сурового», Солоухин решил «прочесать» залив. Увеличив скорость, эсминцы повернули на юг. Свежело. Ветер нагонял встречную волну. Десятки настороженных глаз следили за небом и горизонтом. Летели часы. Ничего, кроме пустынных свинцовых вод залива и чаек. Наконец, эсминцы вышли к подходному рижскому бую у косы Даугавгрива. Дальше идти было невозможно. Развернувшись и перестроившись в строй фронта, эсминцы пошли на север вдоль западного побережья залива.
Солоухин уже подумывал о прекращении поиска, когда в 11 часов 39 минут на дистанции 95 кабельтовых открылись дымы. Увеличив ход до полного, «Суровый» и «Артем» пошли на сближение и вскоре обнаружили два небольшие транспорта и моторную шхуну, идущие под охраной нескольких сторожевых катеров. За ними в 4-5 милях синел берег. Тот ли это был конвой, который накануне обнаружила авиация или какой-то другой, разбираться было некогда. Сигнальщики впились глазами в небо: теперь-то уж авиация противника появится непременно. Солоухин быстро распределил цели: «Артему» — головной транспорт, «Суровому» — второй, шхуна — шут с ней. Уменьшив ход до 11 узлов, эсминцы легли на курс, параллельный курсу конвоя.
Заметив эсминцы, противник стал действовать, видимо, по давно отработанной инструкции. Транспорты и шхуна быстро повернули к берегу, держа курс на мели мыса Мерсрагс. Катера охранения, летая вокруг охраняемых транспортов, как водяные жуки по пруду, ставили дымовую завесу. С дистанции 40 кабельтовых эсминцы открыли огонь. На часах было 11:54. Через минуту с транспортов открыли ответный огонь. Снаряды противника падали с перелетом 6-10 кабельтовых. Сторожевые катера ринулись на эсминцы. Их приняли за торпедные и начали маневр уклонения от возможного торпедного залпа. В клочьях дымзавесы, порой, совершенно закрывающей идущие к берегу транспорта, в тучах брызг, вспышках огня, всплесках своих и чужих снарядов трудно было увидеть результаты огня. Транспорты уходили. В 12 часов 10 минут эсминцы прекратили огонь.
Солоухин видел, что палуба идущего впереди «Артема» завалена стреляными унитарами. Люди, выскочив из люков, стали сбрасывать их за борт, освобождая пространство для расчетов палубных орудий. Командир дивизиона приказал идти на сближение с противником. В 12 часов 21 минут эсминцы снова открыли огонь. Пришлось развернуться бортом к волне. Эсминцы кидало с борта на борт: накрытия удалось добиться только с третьего залпа. Солоухину казалось, что он ясно видит пожар на одном из транспортов. Другой шел с сильным креном. Чуть в стороне сквозь клочья завесы разливались сполохи яркого пламени и с бело-желтым дымом завесы смешивался черно-бурый дым горящего бензина. Видимо, горел один из катеров охранения. Через мгновение завеса снова закрыла противника.
Эсминцы снова прекратили огонь, и не успел Солоухин отдать команду увеличить ход, чтобы, сблизившись с немецкими транспортами, окончательно уничтожить их, как услышал звенящие от волнения, тревожные крики сигнальщиков: «Воздух!» Шестерка пикировщиков, разделившись на две группы, стремительно вынырнув из облаков, шла на эсминцы с неумолимостью рока. Было 12:25. В этот момент в полутора кабельтовых от носа «Сурового» поднялись всплески. Из-за дымзавесы их приняли за огонь с транспортов, но в действительности это уже вела пристрелку по эсминцам береговая батарея противника на мысе Мерсгарс.
В 12 часов 26 минут самолеты были уже над головой. Капитан 2-го ранга Андреев, выскочив из рубки, следил в бинокль за первым из упавших на крыло пикировщиков, давая отрывистые команды на руль. Эсминец задрожал и застонал от резкой перемены режима работы машин и круто положенного на борт руля. С грохотом разорвалась первая бомба, угодив в полукружье кильватерного следа «Сурового», вспенившегося за кормой. Взрывная волна жесткой оплеухой накрыла корабль. На момент замолкли турбины с выбитыми взрывной волной предохранителями. Мигнул и погас свет. Полубак в каскадах срывающейся воды и в тучах брызг с шумом снова появился на поверхности, зажегся свет, задрожал корпус от вновь запущенных турбин, и «Суровый» самым полным ходом стал уходить на северо-восток. О конвое мгновенно забыли.
Огромный столб воды от близкого разрыва почти полностью закрыл «Артем». Столб оседал мучительно долго и, так и не увидев, что стало с «Артемом», на «Суровом» снова пришлось резко менять курс, уклоняясь от второй бомбы, которая грохнула метрах в двадцати от правого борта. Казалось, что корабль полностью выбросило из воды. Со скрежетом и визгом он изогнулся, затем выпрямился, как пружина, и стремительно стал валиться на левый борт, выпрямился, припал на правый борт и снова рванулся вперед, как затравленный олень.
В этот момент Солоухин успел заметить, что внешне совершенно невредимый «Артем», высоко задрав свой тупой форштевень, несется полным ходом, яростно отстреливаясь от кружащих над ним самолетов. Столб воды снова закрыл «Артем», и в этот момент третья бомба рванула за кормой «Сурового».
Два часа немецкие самолеты, меняя друг друга, гоняли «Сурового» с «Артемом» но Рижскому заливу. Отчаянно маневрируя, крутясь чуть ли не вокруг своей оси, корежась от близких разрывов, отстреливаясь из всего, что могло стрелять, эсминцы отходили к Моонзунду. Все новые и новые самолеты врага появлялись над ними. С резким грохотом, заглушая рев зениток, лопались авиабомбы, с бреющего полета самолеты поливали эсминцы очередями крупнокалиберных пулеметов. Летели щепки палубного настила, падали убитые и раненые. Выбивало турбины, их запускали вновь, раскаленный воздух гудел в изрешеченных осколками дымовых трубах. Наконец, в 14 часов 30 минут, наступила тишина. Самолеты больше не появлялись. По понедельникам, а день 25 августа 1941 года был понедельник, после обеда немцы летать не любили, занимаясь плановыми регламентными работами на матчасти. Уменьшив ход, эсминцы, продолжая идти к Моонзунду, постепенно остывая от боя, стали выяснять полученные повреждения.
Вокруг снова пустынные воды залива, чайки, высокие облака. Как будто ничего и не было: ни нападения на конвой, ни двухчасового боя с пикировщиками, сбросившими на два корабля более ста бомб.
С «Артема» доложили: 6 человек убито, 12 ранено, в основном — легко. Несколько пробоин в корпусе и надстройках, временно выведена из строя левая машина. На «Суровом» и того меньше: 3 человека убиты, 2 ранены, осколками пробиты надстройки и трубы.
В общем, на эсминцах царило ликование — все понимали, что отделались дешево. Подсчитали, что в бою «Суровый» израсходовал 145 130-миллиметровых снарядов, а «Артем» — 133 102-миллиметровых снарядов. Экипажи поздравили с успешным боем, объявив потопленными два немецких транспорта и два сторожевых катера охранения. Было так или не было, никто вопросов не задавал. Все искренне верили, что так оно и было, ибо иначе нельзя на войне, особенно в период ежедневных поражений и катастроф. Если уж в такое время ты побывал в бою и уцелел, то это уже победа, а детали тут не имеют большого значения.[5] Главное — это поднять боевой дух измученного поражениями личного состава.