Я не стал выяснять, откуда она знает топологию. Были вопросы посерьёзнее.

— Хорошо… допустим, — сказал я.

— Чего тут допускать? — удивилась бабайка. — Допустим, солнце встаёт на востоке. Допустим, небо синее.

Похоже, она меня передразнивала.

— Вам самому-то не смешно?

— Хэ-хэ-хэ, — неуверенно хихикнул я. — Честно говоря, не очень.

И тут я услышал, как сын мой кричит: «Папа! Папочка!». В самом деле, подумал я, давно что-то Никита ко мне не заскакивал, минут десять аж прошло… и тут я спохватился.

— Прячьтесь!

— С какой стати? — удивилась бабайка.

— Никита бежит. Я бы не хотел…

— Прекрасно, — сказала бабайка, и в комнату влетел Никитка.

— Здравствуй, Никита, — вежливо сказала бабайка.

Никита стоял как вкопанный и молча смотрел на медвежонка-интеллигента. Хотел бы я знать, что в этот момент творилось в голове четырёхлетнего человечка.

— Никита, ты почему не здороваешься? — сказал я строго, и мне тут же стало не по себе. Неуместным выглядело это педагогическое клише здесь и сейчас.

Бабайка внимательно смотрела на Никиту и ждала. Неведомо отчего напрягся и я. В тот самый момент, когда я с облегчением

(с облегчением?! господи, почему с облегчением?!)

хотел сказать, что, мол, невежливо, Никита, так делать, ну да ладно, сын мой сказал:

— Здравствуйте.

И тут мне показалось, что бабайка выдохнула воздух, так словно у неё отлегло от сердца.

— Вот и славно, — сказала бабайка. — Ох, совсем забыл, у меня же там…