Вечером следующего дня в дверь постучали. Все бы ничего, да только это была дверь стола. Дверца, если быть точным. И стучали изнутри. Деликатно так.

— Кто там?

Не самый умный вопрос. «Это мы, карандаши». Конечно же, мне никто не ответил, и я уже почти убедил себя в том, что мне показалось, но тут в дверцу постучались снова. Бояться я не боялся. Как-то сложновато представить, что что-то может угрожать мне из тумбы моего собственного стола, но все-таки я колебался. И тут постучали в третий раз. И я открыл.

— Здравствуйте.

— Добрый день, — механически откликнулся я.

Больше всего оно походило на плюшевого медвежонка. На интеллигентного плюшевого медвежонка в очках и ростиком сантиметров так в тридцать-тридцать пять. Медвежонок-интеллигент смотрел на меня своими вооруженными оптикой глазами и молчал.

Жаль, что я не пью, подумалось мне, тогда бы я знал, каков диагноз. А так что думать, на что надеяться?

— А вы, собственно…?

— Ох… — сказал медвежонок. — Простите, конечно же… Бабайка.

Тац! — щёлкнуло в моей голове.

— …из рода Бохолдэ. А где Никита?

— Никита в своей комнате, — машинально ответил я.

Бабайка, значит. Нет, не стоит думать, что я сошел с ума. Ничего мне такой подход не даст. И собственно, что я теряю? Поговорю с бабайкой, а там видно будет.

— Э-э-э… — начал я. — А, собственно, чему обязан?

Меня самого удивила высокопарная манера моей речи, но что делать? — опыт разговоров с бабайками отсутствовал у меня напрочь.

— Вы сами меня позвали, — сказала бабайка и спрыгнула на пол.

— Я позвал? — удивился я.

— Ну если быть точными, то позвал меня Никита, — сказала бабайка. — А вы не возражали.

Да… действительно не возражал. Бабайка шла по комнате, разглядывая книжные полки, и неторопливо говорила.

— А у вас уютно. Такой милый, домашний беспорядок… о! Ленин! Очень интересный писатель… Не переживайте, вы всё правильно сделали. Особенно Никита.