К этому времени я уже хватался за живот и глубоко дышал, чтобы не потерять свой ужин.
– Представь, что это пицца «Ла Белла», Лось. – Я был уверен, что это то, что он легко может себе представить. – Вся пицца – это триста шестьдесят градусов. Разрежь ее на четвертинки, и у каждой из них будет угол девяносто градусов. Разрежь одну из четвертей на три части, у каждой из которых будет угол тридцать градусов. Так понятно? Меня сейчас вырвет.
Я бросился в туалет в то же самое время, когда корабль качнулся и сильно накренился на бок, и упал на четвереньки, оказавшись головой в душе. Смесь цвета апельсинового сока из измельченной свинины, обжаренных бобов и «отверток» выплеснулась наружу, забрызгав стену и пол крошечного душа. Корабль накренился еще раз, и я повторил свои действия с той лишь разницей, что на этот раз все пошло еще и через нос и жглось, как огонь.
– Господи, Оптерс! С тобой все в порядке?
– Нет, я, на хрен, умираю здесь, Лось.
Через несколько минут ко мне присоединился Жеребец. Он добрался до туалета и стоял на коленях у меня между ног, опустив голову в унитаз. Я был слишком занят, чтобы обращать на это внимание. Примерно через десять минут он жалобно застонал и взмолился:
– Боже милостивый, пожалуйста, заставь эту, мать ее, лодку перестать болтаться.
После особенно долгого и мучительного подъема, мучительно короткой паузы на гребне, нырка вперед и последующего падения в следующую впадину Лось крикнул:
– Я думаю, что было почти тридцать градусов! Насколько велики сейчас волны, Оптерс?
– Не важно, я спрошу позже, когда вам, ребята, станет получше. Я тоже все это чувствую, наверное, потому, что тут воняет вашей рвотой.
Прежде чем наконец ответить ему, что волна достигала примерно двадцати метров, я услышал, как дверь нашей каюты распахнулась, и Лося вырвало в проход. Жеребец тоже это услышал и начал смеяться, подняв голову от унитаза и фыркая так сильно, что рвота пузырилась из обеих ноздрей, а слезы катились по его щекам. Мы ужасно страдали от морской болезни. Море становилось все более бурным, и кроме постоянных взлетов и падений нас еще неслабо болтало из стороны в сторону.
Интересно, можно ли от морской болезни умереть? Или, может быть, вы чувствуете, что это вот-вот произойдет, и просто прыгаете за борт, чтобы побыстрее с этим покончить?
Так продолжалось несколько часов. В конце концов я смог частично встать в душе, уперев локти в бока, прижав колени к одной стене и выгнутую спину к другой. Когда я был почти уверен, что смогу сохранить эту позу, то включил воду, надеясь смыть с себя часть нашей общей рвоты. Брызги размывали слегка переваренный бульон, но только около половины его попадало в канализацию, так как вода выливалась обратно. Я попытался размять наиболее упрямые куски и пропихнуть их через решетку пальцами ног.
Но корабль вдруг накренился так сильно, что я был уверен, что мы перевернемся. Безо всякого предупреждения сильный поток нечистот – рвота, туалетная бумага и вода с фекалиями – вырвался как из туалета, так и из-под душевой, выбив решетку слива. Канализационная система корабля вышла из строя, и ее содержимое плескалось туда-сюда в резервуарах для сточных вод, лишь слегка отставая от ритма качки корабля.
Когда Лось вернулся в каюту из коридора, большая часть ужина уже была на нем. Он добрался до входа в ванную, только чтобы по щиколотку вляпаться в канализационный ил, мчащийся ему навстречу, как прилив на пляже. Увы, это был отнюдь не прилив. Словно его тезка из животного мира, смертельно раненный охотничьей пулей, Лось взревел, повернулся, поскользнулся и упал на пол в тщетной попытке увернуться от неизбежного.
Мы втроем. Братья по несчастью. Настолько униженные и сломленные, насколько это вообще возможно… если не считать смерти.
– Может быть, нам надо было дождаться следующего парома.