Дворец культуры, возвышающийся над городом, казался неким чужеродным элементом, словно вырванным из средневековой Европы и перенесенным в сердце Азии. Его высокие стрельчатые окна, украшенные резным камнем, пропускали солнечные лучи, играющие на полах из полированного дерева. Внутри, в огромном зале с высокими сводчатыми потолками, располагалась центральная ставка восточной армии.

Гиперион выбрал это место не случайно. Он любил пространство и красоту, и этот дворец отвечал всем его требованиям. Здесь было достаточно места для его штаба, а атмосфера была достаточно серьезной, чтобы подчеркнуть важность его позиции.

В центре зала стоял огромный стол из красного дерева. Вокруг него расположились генералы, офицеры и другие военные лидеры. На стене висели карты, изображающие текущую ситуацию на фронте.

— Враг разбит, — сказал Гиперион, взглянув на карту. — Но это еще не означает, что мы можем расслабиться.

Он встал и прошел по залу, останавливаясь у каждого генерала и внимательно изучая их лица.

— Но мы должны быть готовы к любому развитию событий. Враг может ожидаться с любой стороны. Мы не должны терять бдительность.

Его слова были спокойны, но в них чувствовалась железная решимость. Он был не просто генералом, он был лидером. За спиной у Лани стоял Карим, застывший как тень. Он всегда был рядом, всегда готов выполнить любой приказ. Карим был не из тех, кто бросается в глаза. Он был тихим и незаметным, но это не делало его менее опасным. Он не любил говорить много, но когда он говорил, его слова были полны значения.

— Все понимают мою позицию? — спросил Гиперион, вернувшись к своему столу.

Генералы скупо кивнули.

— Хорошо, — сказал Гиперион. — Тогда начинаем планировать следующий ход. Мой царь! — воевода радостно улыбнулся, наконец-то заметив меня.

Солнце, проникая сквозь тончайший шелк драпировок, заливало зал золотым светом, озаряя пышный трон, возвышающийся на мраморном пьедестале. В сердце дворца, в этом Тронном зале, царила атмосфера могущества и священного спокойствия.

Воздух, насыщенный ароматом благовоний, был пронизан едва уловимым трепетом. Стены, украшенные красным лаком, сияли под золотыми узорами драконов, чьи яркие глаза, казалось, смотрели на входящих с неизменным величием. На красных стенах, покрытых тончайшей резьбой из красного дерева, располагались свитки с каллиграфией наследницы империи Цин.

Трон, выполненный из красного дерева и инкрустированный нефритом, сиял, как солнце, во всей своей красе. На его спинке красовался золотой рельеф с императорской печатью — символом ее власти и божественного мандата. На троне лежали шелковые подушки и яркое покрывало, вышитые драконами и фениксами, символами императорского величества.

Вокруг трона располагались вазы с лотосами и бамбуком — символами чистоты и непоколебимости. На полу лежали шелковые ковры с традиционным китайским орнаментом, их яркие цвета отражали величие империи.

В центре зала, словно оазис спокойствия в океане шума и суеты, стояла платформа для музыкантов. Она была изготовлена из темного дерева, отполированного до блеска, и украшена резьбой с изображениями драконов и цветов.

На платформе стояли четверо музыкантов: два мужчины и две женщины. Они были одеты в традиционные циньские одежды, сшитые из ярких тканей с золотой вышивкой. Их лица были сосредоточенными, а движения — плавными и грациозными.

В их руках музыкальные инструменты оживали и звучали как произведения искусства: цинь, гучжэн, дицзы и пипа. Каждый инструмент был выполнен из дорогих материалов и украшен резьбой и драгоценными камнями.

Звуки циньской музыки, которые они издавали, были изысканными и мелодичными, словно они были вытканы из небесной ткани. Звуки цинь, струнного инструмента, звучали нежно и мелодично, словно шепот ветра в листве. Гучжэна, также струнного инструмента, были более мощными и глубокими, словно голос реки, текущей сквозь горы. Звуки дицзы, бамбуковой флейты, были нежными и мелодичными, словно пение птицы в рассвете. Пипы, струнного инструмента с грушевидной формой, были более резкими и динамичными, словно звуки грозы, которая проносится над горами.

Все эти они сливались воедино, создавая гармоничную и удивительную мелодию. Она проникала в самую душу, напоминая о красоте мира, о гармонии, которая существует во всем.

Лань, словно сошедшая с полотна древнего мастера, стояла в центре огромного зала, освещенного мерцающими хрустальными люстрами. Ее платье цвета бездонного летнего неба струилось по изящной фигуре, украшенное тончайшей вышивкой из жемчуга и серебра. Ткань переливалась, то улавливая в своих складках отблески аметиста, то играя на свету бриллиантовой пылью.