И поэтому те, кто познал, испытывают очень странное чувство. Приходит величайшее сострадание к людям, но становится также и неимоверно смешно, потому что они понимают, как это глупо — у вас все уже есть, но вы мечетесь туда-сюда без всякой причины. И из-за этого метания вы продолжаете упускать. Но они чувствуют также величайшее сострадание, потому что вы страдаете — это правда, — хотя ваше страдание попросту глупо…
Этот абсурдный, нелепый жизненный шаблон нужно полностью изменить. Смотрите внутрь, а потом, если вы ничего не сможете там найти, ищите вовне. Но я категорически заявляю, что еще никто, кто смотрел внутрь, не упускал, поэтому нет никакой причины, чтобы упустили вы. Никто не исключение, это абсолютный закон: тот, кто идет внутрь, находит — находит Царство Божие, совершенное блаженство, абсолютную истину. А вместе с ним приходит свобода и удивительный аромат. Жизнь становится танцем, поэзией, постоянным экстазом; с каждым мгновением она растет и растет.
Вы просто теряетесь: может ли быть столько экстаза? — «смогу ли я вместить больше?» Но человек может вместить в себя бесконечный экстаз. И его становится все больше и больше. Это невероятно, и вы думаете: «Это предел, большее невозможно», — но на следующий день обнаруживаете, что большее возможно, и вы продолжаете открывать новое. Это никогда не кончается. В путешествии есть начало, но нет конца.
Во всех первобытных племенах вода символизирует жизнь. Вода лежит в основе жизни: человеческое тело на восемьдесят пять процентов состоит из воды. И жизнь — жизнь животных и деревьев и человека и птиц — вся жизнь зависит от воды. Поэтому вода была одной из основных стихий, объектом поклонения. Точно так же, как первобытные народы поклонялись солнцу, поклонялись воде; солнце и вода почитались как боги. И в качестве метафоры это также значимо.
Вода символизирует несколько вещей. Во-первых: у нее нет формы, но она может принимать любую форму, она способна приспособиться к любой форме. Вы нальете ее в кувшин, и она примет форму кувшина; вы нальете ее в стакан, она примет форму стакана. Она бесконечно приспосабливаема. В этом ее красота: она не знает никакой жесткости. Человек должен быть таким же нежестким, растаявшим — как вода, а не как лед.
Вода всегда течет к морю. Где бы она ни была, она течет к морю, к бесконечному. Человек должен, подобно воде, всегда течь к Богу. Вода остается чистой, если она движется и течет, и становится нечистой, застойной, если она бездействует. Таким же должен быть человек и его сознание — всегда текущим, движущимся, никогда нигде не застаивающимся.
В застое человек становится грязным, мутным. Если поток продолжается, и человек готов двигаться от одного момента к другому, ни за что не цепляясь, не неся на себе груз прошлого, он остается невинным, чистым.
Смена времен года прекрасна; когда они сменяются, вы каждое мгновение становитесь новым: каждый миг новое настроение, каждый миг новый оттенок бытия; каждый миг новые глаза и новое лицо. И кто вам сказал, что в старости человек безобразен? Женщина в старости безобразна, если пытается казаться по-прежнему молодой; тогда она будет безобразной. Она раскрасит лицо косметикой, помадой — тогда она будет безобразна. Но если женщина принимает старость естественно, как должное, то вы не найдете лица прекраснее, чем лицо старое — с морщинами, оставленными опытом и временем; мудрое, зрелое.
Старый человек становится прекрасным, если он прожил свою жизнь. Если он не жил, ему хочется уцепиться за какой-то момент прошлого, которого больше нет. Вот что такое уродливый человек: молодость прошла, но вы пытаетесь сделать вид, что вы молоды. Секс ушел — он неизбежно исчезает, если вы жили, — а вы по-прежнему ищете чего-то несвоевременного, того, что хорошо только в определенные моменты жизни. Но влюбленный старик смешон… смешон! — так же, как смешон не влюбленный молодой человек. Это не соответствует моменту; такой человек не идет в ногу с жизнью.
Вы можете соблюдать обет безбрачия, но соблюдать его не означает выйти за пределы сексуальности. Сексуальность вас пронизывает насквозь. Оказавшись в материнской утробе, вы стали сексуальным существом. Это неизбежно. Поэтому вам остается только подавлять. Вы станете неестественным, и вся ваша жизнь будет извращенной. Возможно подавление, но не трансценденция.
Я слышал:
За тридцать лет брака Элен и Дольф не упустили ни одной возможности насладиться законными супружескими радостями.
Как-то раз Элен пошла к врачу, и тот сказал, что ей нужен полный покой в течение шести месяцев, — иначе она умрет.
Супруги решили провести это время в строгой изоляции. Элен поднималась в спальню наверху, Дольф оставался внизу.
Через три месяца полного воздержания сила воли изменила Дольфу, и он направился в спальню жены. Поднимаясь по лестнице, он увидел, как Элен спускается к нему.
— Дорогой, — сказала она, — я спускаюсь, чтобы умереть.
— Какое счастье, дорогая, — ответил он. — Я как раз поднимаюсь, чтобы тебя убить!
Не сходите с ума, живите проще. Не нужно ни убивать, ни умирать. Подавление очень усложнит вам жизнь; вы станете шизофренически раздвоенными: на поверхности воздержание, а глубоко внутри — его противоположность.
Война существует не потому, что разные группы людей во внешнем мире воюют друг с другом; в корне своем война существует потому, что человек в конфликте. Корень войны внутри человека, вовне вы видите только ветви и листья. Через каждые десять лет человечеству необходима мировая война. За десять лет человек накапливает внутри себя столько ярости, сумасшествия, помешательства, что ему необходимо извержение.
Пока мы не трансформируем сам человеческий сценарий, пока мы не дадим человеку совершенно новую программу жизни и бытия, мы можем продолжать говорить о мире, но продолжать готовиться к войне. Именно это мы делали на протяжении тысяч лет: говорили о мире и создавали войну. И весь абсурд в том, что даже во имя мира мы сражаемся: величайшие войны были во имя мира. Прошлое было совершенно разрушительным. С помощью той же самой энергии человечество могло бы создать рай на земле, а все, что мы сделали — мы вместо этого создали ад. Но вопрос не в том, чтобы изменить политические идеологии в мире, вопрос не в том, чтобы научить людей братству, потому что все это уже делалось, и все это провалилось.