До этого у нас с Тонечкой все было как-то наспех, чего-то все время следовало опасаться. Ну, перепихнуться, пусть даже у нее дома и чуть ли не при родителях, ну, учудить срам прямо на столе начальника, выпив перед этим весь его коньяк… ладно. Все это прикольно и в высшей степени, великолепно! Но впервые всю ночь спать с Тонечкой Воробьевой в ее постели! С секретаршей своего начальника! Это было волнительно! Это разжигало во мне такие эмоции предвкушения, такую страсть представления, что у меня сердце застучало в висках и даже в макушке. Сила этой энергии была столь сильна, что, переполнив душу, она напрягла нижнюю часть моего туловища и помутила разум.
Я обхватил Тонечку Воробьеву за тугие ягодицы и притянул ее к себе. Тонечка, заразившись флюидами моего порыва, страстно ответила на мой поцелуй. Я с наслаждением и уже привычно вытянул в себя ее дыхание, на этот раз несколько переусердствовав от внезапного возбуждения. Тонечка испуганно распахнула глаза и попыталась отбиться. В голове мелькнула и тут же умерла глупая мысль: «Тонечку я еще не насиловал никогда…»
– Ну, давай же Динь-Динь! – низким голосом продекламировал я, сделавшись пугающе серьезным.
– Да, Женечка какой-то! – задыхалась Тонечка Воробьева. – Ты давай силы береги к ночи.
Мельком глянув через ее плечо на мониторы, я увидел Эдика, идущего из цеха в направлении мониторки.
– Этот идиот наш идет, – осторожно высвобождал я Тонечку из своих объятий. – Дурак, жить не дает! Ну какого хрена не в свою смену приперся!
* * *
Я подготовился. Купил цветов, бутылку шампанского, коробку конфет, памятных, по прошлому визиту, апельсинов. В назначенное время я царапал палец прожженной кнопкой звонка Тонечкиной квартиры.
Тонечка открыла сразу, как будто все это время ждала моего прихода прямо в прихожей, у глазка.
Хозяйка квартиры была великолепна! Одетая в стильный спортивный костюм, плотно облегающий ее замечательную фигурку, прическа, хотя и не затейливая, но явно специально сделанная, туфли и влажные, сияющие радостью прекрасные карие глаза. Тонечка Воробьева тоже подготовилась. Она галантно приняла цветы, кивнула на кухню, мол, туда все остальное.
* * *
Честно говоря, поначалу мы оба не очень представляли, что делать. Я понимал только одно, приставать прямо сразу к Тонечке не стоит. Мне не хотелось производить впечатление самца, которому от самки требуется только одно!.. Предполагая эту некоторую скованность с самого начала, я специально затянул свой визит, чтобы до ночи оставалось немного времени.
Я очень быстро пожалел, что не пришел раньше. Меня всегда радовало то, что моя подруга очень легкий человек во всех отношениях, с ней всегда несложно веси беседу практически на любую тему. Причем, она и сама прекрасно могла задавать интересные темы, затягивать в них, возбуждать желание участвовать в разговоре.
Тонечка смущенно и совсем по-женски оправдывалась в том, что в ванной капающий кран, что никак не получается заменить кнопку звонка, жаловалась еще на что-то… Я обещал посмотреть в следующий раз, если он, этот следующий раз будет. В общем, все самое обычное.
Мы смотрели телевизор (почему-то в основном мультики), с ногами забравшись на диван, и много, много, много разговаривали. Тонечка рассказывала про национальные особенности еврейской жизни в прошлом и настоящем, про то, как ездила в Израиль хоронить полезного родственника, и про многое другое. Я с реальным интересом слушал.
В основном говорила Тонечка. Меня это вполне устраивало. Я рассказывал про то, как скучал без нее (беззастенчиво увеличивая значимость своих чувств), как случайно связался по радиостанции с ее соплеменником, хотя и не евреем вовсе, как разыгрывались страсти по поводу Димы-Фантомаса, про мадемуазель Лили…
Мы ходили гулять в парк, да и просто по городу. Нам было хорошо. Нам было как-то необычно хорошо! Тонечка тоже признавалась, что она испытывает что-то новое и очень волнующее.
Поздним вечером мы накрыли небольшой столик, зажгли свечи. Помимо моей бутылки шампанского, на нем красовалась знакомая пузатая, черного стекла. Тонечка с гордостью говорила, что достала ее с огромным трудом и специально для меня. Несколько традиционных национальных закусок, все как-то необычно называются, имеют свою историю, в которую Тонечка умело меня погружала. Правда, я запомнил только одно слово: «Цимес», и то только потому, что оно ассоциировалось с бутылочным«Camus».
* * *
Мы мыли друг друга в Тонечкиной ванной. Тонечка предстала во всей своей женской красоте, которая раньше мне была доступна не полностью. Я изнывал от желания, но старался этого не показывать. Тонечка тоже волновалась. Это было совершенно очевидно. И, не смотря на постоянную легкую улыбку, с которой она смотрела на меня, во всех ее движениях понималась какая-то торжественная серьезность и уверенность в правильности всего происходящего.