Затем развязал ему руки, и видимо готов был ответить на расспросы, но больше Туманов тянуть не стал: оглушил его кулаком по темени, забрал у рухнувшего на снег странного коменданта своё оружие, документы и вскочив на его лошадь двинул ей под бока, посылая в галоп. Уже в седле понял, о каком Троицком вёл речь комендант – это же село, где жил отец Алексий! Не теряя и мига сориентировался на местности, и помчал прямо туда.
Ночь застала его на тракте, по которому он гнал галопом, понимая, что форы по времени ему отпущено не много – сутки максимум. На всём пути он пару раз разминулся с обозами, гружёными фуражом, и один раз со спешащим куда-то встречным всадником. К Троицкому он добрался утром, издали окинул взором всё село, и въехав на улицу направил лошадь к батюшкиному двору, решив не пробираться укрытыми снегом огородами. Краем глаза заметил на звоннице храма ствол пулемёта, сразу почувствовав на себе чужой взгляд через прицел. Деваться было некуда, он уже влез в сектор обстрела и теперь всё зависело от его решительности и уверенности в себе. Подъехал к воротам, спрыгнул с седла и по хозяйски толкнул калитку, скрываясь с улицы и от внимания пулемётчика. Быстрым шагом, почти бегом взлетел по крыльцу, мимолетно оценив признаки жизнедеятельности во дворе: пять лошадей под навесом, тропинка от крыльца к наполовину разваленному дровнику, желтый снег по углам избы – в доме враг!
Не церемонясь толкнул дверь от себя, выхватив нож успел проскочить светлые сени, как дверь в избу распахнулась, выпуская ему навстречу человека с винтовкой, на ходу натягивающего шинель. Его он сходу вбил обратно ударом ноги, проломив грудную клетку и теряя над собой контроль от бешеной ярости, накрывшей его в боевом трансе. Уклонился от летящей в него винтовки со штыком, которую метнул стоящий у печи мужик в гимнастёрке, полоснул его клинком по горлу, развалив до позвонков, и метнул нож в третьего, успевшего вскинуть кавалерийский карабин и положить палец на спусковой крючок – нож по рукоять влетел тому в правую глазницу, чиркнув обухом по прицельной планке. Падающие тела и брызги крови, стук выпавшей из рук винтовки и грохот пролетевшего в сени штыка, упавшего на какие-то жестянки – первый раунд был за ним. Не мешкая, вздернул за горло сбитого в дверях чужака, и прижал его к печи так, что тот едва доставал сапогами пола.
Хрипя и задыхаясь, тот едва кивнул в сторону храма на улице. Понятно. Быстро и жестоко допросил его, вдавливая пальцы в глазницы, и узнав о страшной судьбе хозяев этого дома, ударом локтя в висок свернул ему голову. Осмотрел избу, заглянув во все комнаты и по едва заметным следам догадался о разыгравшейся тут без него трагедии. Следы засохшей крови на полу и стенах, сваленное в кучу скомканное и выпачканное в крови бельё, разбитые зеркала и мебель, всё это недвусмысленно говорило про бесчестье и позор, которые пережить невозможно. Стереть с памяти это мог только огонь, и он, не сомневаясь ни на миг, натаскал в дом соломы из под навеса, где жались от него в сторону лошади. Растолкал всё по углам, распахнул окна и бросил в эту кучу горящую керосиновую лампу. Когда огонь занялся, кинул в него документы Макарова. Вышел на улицу, вскочил на ждавшую смирно лошадь и шагом направил её к храму, держа в руках подобранный в доме карабин. Поваливший из окон горевшей избы густой черно-сизый дым столбом взвивался в морозное небо, поднимая по селу тревожные голоса и перестук калиток. Первый выстрел с колокольни он упредил, бросив лошадь в сторону, затем, соскользнув с седла, вскинул карабин и выстрелом снёс стрелка с винтовкой на звоннице, успевшим выстрелить второй раз. Темная фигура в распахнутой шинели взмахнув руками скользнула по белой стене колокольни и глухо ударилась о землю, и тогда со звонницы ударил пулемёт.
Само по себе сознание переключило тело в другой временной режим, замедлились звуки, движения вокруг, он прекрасно различал устремившийся к нему по нисходящей веер пуль, интуитивно чувствуя мертвые зоны вдоль заборов, и упреждая перемещения ствола пулемётчиком, качал маятник, уворачиваясь от остроносых кусочков металла и быстро приближаясь к храму. Скоро он стал недосягаем для прицельного огня, подбежав почти вплотную к колокольне. Окованная железом дверь была закрыта изнутри. Пулемет смолк, было видно, как стрелок пытается переместить его ближе к краю звонницы, расширив этим себе сектор обстрела. Туманов быстро вскинул карабин и дважды выстрелил в перекрестие ремней, на которых был подвешен средних размеров колокол прямо над стволом пулемета. Раздался треск лопающейся кожи и колокол рухнул вниз, накрыв собой пулемет, смяв ствольную коробку и щиток. Жив ли стрелок было не ясно, но это его теперь не интересовало. Нужно было уходить, Шляхтич наверняка вернётся с подмогой, продолжать воевать тут в одиночку было легкомыслием, свои силы и возможности Туманов не переоценивал. Лошадь, брошенная им на улице, оказалась цела и более того, проявила верность своему седоку, подтрусив к нему под стены колокольни. Туманов вскочил в седло, и не оглядываясь на дым разгоревшегося пожара, намётом погнал прочь.
Волчий скок
Специалисты прибыли в Бугульму на третий день. В ожидании их я времени даром не терял, поработал с Чехом, на предмет особого внимания ко всем обозам на подконтрольной ему территории (ведь Туманов вернулся сюда не ради развлечения). Заставил его выделить отдельную команду, для постоянной проверки и досмотра всех без исключения подвод, в радиусе десяти верст от города, даже потратил день на практические занятия с этой командой, учил их правильной процедуре проверки документов и досмотру. Кстати, в ходе этих уроков обнаружили целый пулемёт в подводе с сеном. Потом занял хороший кабинет в комендатуре, с отдельным выходом на улицу, и пристрастно допрашивал ополченцев, которые присутствовали при задержании Туманова. Понятное дело, для них он так и оставался пока «полковником Макаровым». Выяснил следующее: после дезертирства с эшелона ополченцы добрались до деревни Каракашлы, где стояли пару дней. Там общим собранием выбрали себе командира и постановили выставлять ночной дозор вокруг деревни, для охраны сна отдыхающих. В ночь накануне Покрова в дозор заступили четверо – рядовые Лапин, Ряжкин, Колесов и Пургин, который был старшим. Ночью Колесов заметил человека, вышедшего к деревне со стороны леса, тот постоял и двинулся в обход, а потом исчез около стога сена. Колесов был один, поэтому не стал проверять стог, а дождался пока придёт дозор для смены. После этого доложил старшему о происшествии, и они все вместе проверили этот стог сена. До этого момента их показания не разнились, но вот сам процесс задержания они одинаково описать не смогли. Путались в деталях, что меня закономерно разозлило. Дальнейший ход событий меня особо не интересовал, там всё было прозрачно и понятно, мне нужна была фактура первых минут задержания, а её они скрывали. Рассадил всех по разным камерам, допросил ещё раз, под запись показаний, а потом устроил очную, пригвоздив всех противоречиями и тут же пообещал расстрелять за противодействие следствию. И расстрелял бы, но тут они раскололись все разом, и причина их скрытности стала понятна – обезоружил их Туманов, буквально за пару секунд. И получалось, что не они его, а он их доставил в штаб отряда. Ну, там они себя реабилитировали, навалились, связали и так далее, это уже мелочи, которые мне были не интересны. Главное стало мне известно: Туманов шёл не зная обстановки на фронте, искал белых, случайно попал к дезертирам. Значит, всё это время он находился где-то на нейтральной территории, вместе с Макаровым. А вышел он один. Значит Макаров остался в этом неизвестном месте. Я заставил на карте подробно показать, где и с какой стороны вышел к деревне Туманов, потом отдельно вычертил подробную схему. Больше с ополченцев ничего полезного вытянуть не удалось, и я принялся за их командира. От него мне нужна была подробная информация о жителях этой деревни, кто чем живёт, какие настроения, как относятся к новой власти. По своей некомпетентности ничего полезного он мне сказать не смог, только показал, где живёт староста этой деревни. Что-ж, нужно было ехать в эти Каракашлы. А тут очень кстати и мои специалисты объявились.
Все трое прибыли из Казани, куда ранее были перенаправлены из Питера. Сами из коренных питерцев, рабочий класс, сметливые, крепкие, напористые, все трое среднего роста, без особых примет. На оперативной работе чуть более полугода, личный резерв Глеба, хватки им не занимать. Представились просто:
Про себя я окрестил их «спецы». Выяснять кто на что из них способен не стал, не было времени, сами покажут себя в деле. Расход личного состава у меня сложился аховый, если эти продержатся с месяц, тогда и начну их учить некоторым особенностям работы в моей команде. Пока же присмотрюсь к ним, Глеб тот ещё затейник, может и приставить ко мне наблюдателей.
Тянуть с выездом не стал, и через пару часов мы уже выехали в Каракашлы. В седле все трое держались неплохо, но не кавалеристы, сразу видно. Вооружил их прилично, у каждого был кавалерийский карабин, наган, шашка и нож. Одеты были тоже одинаково, в теплых бекешах, утеплённых сапогах, шапках, я даже позавидовал немного – сам был одет полегче, а мороз уже был не осенний, зазимки стояли крепко, и не собирались отступать. В дороге без всяких указов спецы разобрали сектора наблюдения и взяли меня в кольцо – охраняли своего шефа. Неплохо.
К ночи были уже в Кашкалашах, и не тратя времени принялись за работу. В первую очередь нашли старосту, это было не сложно – где он живёт я примерно представлял, его дом ополченцы описали точно: крепкий пятистенок с четырёхскатной крышей, ворота и забор из крашеных суриком досок. Зашли в дом как к себе, никто и не пикнул, когда распахнув дверь ввалились с мороза в тепло, пахнущее куриным бульоном и хлебом. Спецы без суеты проверили помещение и рассредоточились, контролируя поведение хозяев. Староста непонимающе молчал, его супруга закрыв рот концом платка прижалась к печи, на которой жались друг к другу головы двух подростков. Мужику было крепко за пятьдесят.
Демонстративно насупившись на мой приказной тон, староста тем не менее быстро отправил домашних в одну из комнат, где была крепкая дверь. Около неё остался Бочаров, а я приступил к опросу старосты.
Меня интересовала последовательность событий тех дней, когда в деревне появились ополченцы. Я представлял себе общую картину, она особо ничем не отличалась от других деревень и сёл, где неожиданно объявлялись на постой вооружённые люди. Мне нужны были частности – видел ли кто из жителей посторонних, до и после появления ополченцев. Понятно, что в дни квартирования никто из местных по улицам лишний раз не ходил, и из домов без необходимости не отлучался, и чужих в деревне эти дни было полно. А вот до этого, и после ухода ополченцев? Из леса к деревне никто не выходил? Староста оказался сообразительным, почувствовав, что от его лояльности зависит сейчас многое (он даже не представлял – насколько), быстро перечислил жителей, которые чаще других ходили по лесу в окрестностях деревни и могли что-то видеть. Сам же он ничего о таких чужаках не слышал, его помощники ничего об этом ему не говорили.