— Что ж вы молчите, лейтенант? — сказал наконец Фудзита.
— Считаю неуместным оправдываться и тем более просить снисхождения, господин адмирал.
— Разумеется. Вам не в чем себя винить, и нам вас обвинять не в чем, — Фудзита побарабанил по столу пальцами, похожими на высохшие корни. — Как я понимаю, лейтенант Такии попросил вас избавить его от мук и даровать ему смерть от меча. Верно?
— Так точно, господин адмирал, — вздохнув, негромко ответил Брент.
— Что за чушь! — вскричал Хорикоси. — Как он мог кого-нибудь о чем-нибудь просить, если ему нечем — понимаете, нечем! — было говорить?! Вам, лейтенант, просто надоело слушать его постоянные стоны и чувствовать рядом этот смрад!..
Адмирал поглядывал то на одного, то на другого, и этот странный, будто оценивающий возможности противников взгляд был хорошо знаком Бренту: он не раз уже замечал его, когда Фудзита разбирал тяжбы или конфликты, и порой ему казалось, что старику доставляет удовольствие обмен резкостями — если не ударами. Быть может, сорок два года ледового заточения научили его, что злость, обида и гнев не могут копиться под спудом, а непременно должны выйти, прорваться на поверхность, даровав облегчение и очищение. Потому он не только терпел, но и поощрял столкновения своих подчиненных. Так или иначе, на лице адмирала читалось явное удовольствие.
А Брент чувствовал, как раскаленная змея гнева бьется о его ребра, как нарастает в нем, требуя выхода, ярость. Он прямо глянул сверху вниз на Хорикоси, выдерживая его взгляд:
— Это ложь! Мой командир заслуживал участи лучшей, чем та, которую вы ему уготовили, хоть и делали все, что было в ваших силах, все, на что способна медицина! Я не мог допустить, чтобы боевой летчик гнил, как забытая в золе и обуглившаяся картофелина, — это было недостойно его! Я даровал ему смерть, которой он заслуживал! А если кому-то это не нравится — мне на это плевать!
— Еще бы не наплевать! — ядовито воскликнул Хорикоси. — Вы же воин! Вы «даровали ему смерть», смерть, достойную самурая! Скажите пожалуйста! А я считаю, что это слишком дорогой подарок! — Он выпятил челюсть и повернулся к Фудзите. — Мы сумели стабилизировать его состояние, он постепенно креп и мог бы жить еще годы…
— Да, вы сумели бы сохранить ему жизнь! А зачем? Кому она нужна? Зачем жить слепым, глухим, испытывающим постоянные страдания калекой?! Неужели назначение медицины в том, чтобы продлевать мучения?
Хорикоси вскинул указательный палец к самому лицу Брента:
— Это не мы, а вы мучаете людей! Вы заставляете их страдать и выть от боли! Убийца! А я восстанавливаю то, что губите вы! Сохраняю жизнь! Вы же умеете только отнимать ее!
Широкой ладонью Брент, словно отгоняя муху, отмахнулся от наставленного пальца Хорикоси:
— Не советую тыкать мне в лицо пальцами.
— Да? — саркастически спросил старый фельдшер. — А иначе что, мистер Росс? Убьете меня?
— Убить не убью, а руку сломаю, — одолев ярость, равнодушным тоном ответил Брент.
— Ну, довольно! — вмешался наконец адмирал.
В каюте стало тихо — слышалось лишь приглушенное и ровное гудение вентиляционных систем. Все подняли глаза на Фудзиту.
— Ваши чувства мне понятны, Хорикоси. Вы по долгу службы обязаны спасать людям жизнь и делаете это отлично, за что я вас благодарю. — Он перевел взгляд на Брента. — Что касается вас, лейтенант… Иногда мне кажется, что вы — японец в большей степени, чем любой из моих офицеров. — Он привычно ухватил кончиками большого и указательного пальцев одинокий седой волос у себя на подбородке и в задумчивости подергал его. — Я понимаю ваше решение. И даже если бы Йосиро Такии в самом деле не мог говорить, вы исполнили его волю. — Хорикоси заморгал, а Брент перевел дух, почувствовав, как отпускает его владевшее им напряжение. — Вы поступили как самурай, в полном соответствии с бусидо. Взыскивать с вас не за что. Виновным вас не считаю. Действия лейтенанта Росса нахожу адекватными ситуации, более того — одобряю их.
— Вы?.. Вы… одобряете убийство?! — взорвался Хорикоси. — Объявляете ему благодарность, вместо того чтобы отдать под трибунал?! Он заслуживает виселицы!