Вы также должны помнить, что именно в это время был арестован глава Абвера адмирал Вильгельм Канарис, после чего разведку возглавил Гелен. Мы также знали, что Гордону Голлобу приказали накопать компромат на Галланда, вроде обвинения, что тот живет со своей подругой и совсем не собирается на ней жениться. Его также обвиняли в связях с черным рынком, так как в его столовой всегда были отличные продукты, которые распределялись только по карточкам, и требовалось правительственное разрешение для закупок на государственных складах. Даже генералы имели продуктовые карточки.
Я знал, как и все остальные, что после «Бунта истребителей», Геринг подписал приказы на арест Галланда и Лютцова. Он хотел отдать их под трибунал, Лютцова он вообще намеревался казнить, а Штайнхофа собирался вышибить из люфтваффе. Это было странно и показывало степень испуга, который овладел Герингом. Мне даже дали телефонограмму из Берлина от Геринга лично, в которой говорилось, что Галланд расстрелян и вместо него назначен Голлоб.
На основе той информации, которую я получал, и слухов, которые бродили во время войны и позднее подтвердились, я пришел к выводу, что прожил жизнь совершенно напрасно. Моя страна была уничтожена без всяких логичных объяснений. Когда все это закончилось, я превратился в активного пацифиста, хотя и остался на военной службе. Мне ненавистна сама мысль о войне, и когда недавно взорвалась Югославия, я мог лишь снова сделать вывод, что люди ничуть не поумнели. Мы не сделали совершенно никаких выводов из наших общих колоссальных ошибок.
Конец 1944 и начало 1945 года я провел в госпиталях после нескольких ранений. Я находился в восстановительном центре люфтваффе в Бад-Висзее, когда 1 апреля с нами встретились Штайнхоф и Галланд. Штайнхоф спросил меня: «Граф»… а не хочешь ли ты полетать на Ме-262?» Ну, о таком меня не требовалось спрашивать дважды. Я прекрасно знал о существовании «Турбо», как мы его называли, я его видел на фотографиях, но ни разу не видел в полете. Я очень обрадовался, так как хотел принять участие в этой программе.
Однажды утром я запрыгнул в кабину Ме-262 и совершил свой первый ознакомительный полет. Я описал свои впечатления в большой статье, которая была опубликована уже после войны. Завершалась статья фразой: «Это было начало новой эпохи в истории авиации».
Я был лишь огорчен тем, что мы не получили этот самолет ранее. Штайнхоф рассказывал мне о реактивном самолете несколько месяцев назад, после того, как он некоторое время командовал JG-7. Ему самолет понравился, однако он предупредил о его капризных двигателях, проблемах взлета и посадки, но также он говорил о больших преимуществах Ме-262.
Галланд использовал Штайнхофа в качестве вербовщика, и тот сумел собрать несколько лучших пилотов. Они сумели заполучить Баркгорна и попытались уговорить Хартмана, но Эрих слишком привязался к JG-52. Его решение остаться в этой эскадре дорого ему обошлось. Как вы знаете, Хартман провел более 10 лет в сибирских каторжных лагерях после того, как в мае 1945 года американцы выдали его красным. Я встретился с ним лишь в конце 1950-х годов, и он уже не был прежним человеком.
Я присоединился к «эскадрилье экспертов Галланда» JV-44 в Мюнхен-Райме, а затем мы перебазировались в Австрию в Зальцбург. Интересно отметить, что все пилоты эскадрильи, за исключением четверых или пятерых, имели Рыцарский крест и выше. Мы также были единственной в истории эскадрильей, которой командовал генерал-лейтенант. Многие ли эскадрильи могут похвастать тем, что ведомым фельдфебеля летел полковник?!
Положение у нас было довольно сложное, в Берлине лишь удивленно поднимали брови, глядя на нашу эскадрилью. Галланда все это не волновало. Почти каждый пилот нашей эскадрильи либо бежал из госпиталя, рискуя быть обвиненным в нарушении дисциплины, либо добирался иным, не менее сомнительным путем. Отличным примером был Эрих Хохаген, который дезертировал из госпиталя. Он жил рядом со мной в Бад-Висзее, залечивая тяжелую рану. Ходил он с большим трудом, но, попав в кабину истребителя, чувствовал себя вполне уверенно. Галланд хотел заполучить Вальтера Шука и Генриха Эрлера, которые имели Мечи и летали в составе JG-7. Оба пилота уже добились побед на реактивных самолетах, летая под командованием Новотны, а потом Эдера и Штайнхофа.
Я до сих пор не знаю, как этого добивались Галланд и Штайнхоф, но предполагаю, что когда оба офицера при всех наградах появлялись в госпитале, лейтенанты медицинской службы просто не смели возражать национальным героям, несмотря на все нарушения правил службы. Галланд всегда выступал в своем стиле: сигара во рту, улыбочка и очень убедительная манера разговора. Могу добавить, что он никогда не повышал голос, как бы рассержен ни был. Он лишь пристально смотрел человеку в глаза и делал выговор, никогда не откладывая это на потом. Точно так же он разговаривал и со всесильным «Толстяком».
Мы провели несколько эффектных вылетов, особенно когда получили ракеты R4M для вооружения наших истребителей. Мое появление в эскадрилье оказалось довольно любопытным. Накануне JV-44 добилась некоторых успехов, когда 8 апреля Штайнхоф сбил «Либерейтор», а Эрнст Фарман – две «Летающие крепости». Штайнхоф прибыл из JG-7 вместе с несколькими другими пилотами, и они уже успешно использовали ракеты до того, как мы сформировали группу. Полученный опыт оказался бесценным для эскадрильи.
Впервые я увидел их за работой, полагаю, 5 апреля 1945 года, когда эскадрилья сбила 5 тяжелых бомбардировщиков. Меня сделали адъютантом эскадрильи, что означало бумажную работу, которую я ненавидел. Вокруг бомбардировщиков было множество истребителей сопровождения, поэтому у нас было множество работы. У нас просто не было возможности вести маневренные бои с этими «мустангами», «тандерболтами» и «лайтнингами». Мы должны были подходить на большой скорости, атаковать бомбардировщики и как можно быстрее отрываться. Как только мы оказывались на расстоянии 4 или 5 миль от противника, мы могли повернуть назад и атаковать уже новую цель. Огромным преимуществом Ме-262 над Ме-109 и FW-190 была скорость сближения и скороподъемность. Но это преимущество имело свои плюсы и свои минусы.
Наша скорость позволяла нам, как я уже говорил, стремительно атаковать и сразу отрываться. Эта же скорость давала стрелкам вражеских бомбардировщиков гораздо меньше времени на прицеливание. Скорость также позволяла нам быстро приближаться снизу, а наличие ракет R4M давало дополнительное преимущество, так как их можно было выпускать за пределами досягаемости вражеских 12,7-мм пулеметов. Ракеты также давали хороший шанс на попадание, так как они рассеивались подобно картечи. Во многих случаях это позволяло уходить до того, как противник открывал огонь. Однако подвешенные ракеты увеличивали сопротивление и снижали скорость, сокращая наше превосходство в 150 км/ч над «мустангами» примерно до 100 км/ч.
«Мустанги» и другие американские истребители должны были пикировать с очень большой высоты, чтобы набрать скорость и получить хоть какой-то шанс перехватить нас. Но даже тогда им следовало правильно выбирать упреждение. Это был наиболее распространенный способ уничтожения наших реактивных самолетов, другим была попытка подловить нас на взлете или посадке, когда мы были особенно уязвимы. У нас не было маневренности и скорости в течение примерно трех минут после взлета. Это достаточное время, если противник сидит у тебя на хвосте.
Единственным серьезным недостатком реактивных самолетов было отсутствие маневренности. Мы не могли делать такие же виражи, как на других истребителях, так как лишь скорость гарантировала нам жизнь. Другой проблемой атаки на такой скорости сближения была сложность прицеливания, как и у вражеских стрелков. У вас просто не было достаточно времени для выбора цели. Следовало принимать правильное решение с самого начала и при стрельбе делать поправку на значительно меньшую скорость мишени. В этом случае упреждение было минимальным. Ты стремительно сближался, давал короткую очередь и так же быстро исчезал.
30-мм пушки были великолепным оружием. Требовалось не более пяти снарядов в центроплан, прочность самолета нарушалась, вспыхивали топливные баки. Всего лишь один фугасный снаряд мог сбить истребитель. Когда я вспоминаю те дни, то могу сказать, что никогда не испытывал страха, пилотируя реактивный истребитель, даже когда встречался с большим числом противников. Единственное, что следовало помнить – это привычка истребителей союзников ловить нас при выходе из атаки.
Одним из применявшихся методов было патрулирование над аэродромами и их обстрел. Эти парни слонялись вокруг и старались подловить тебя при посадке, надеясь на легкую победу. На этот случай мы использовали Ме-109 и FW-190, которые тоже патрулировали над аэродромами и прикрывали посадку Ме-262. Другой проблемой было то, что мы выходили из боя практически расстреляв боезапас и с жалкими остатками топлива. Вражеские истребители кружили в нескольких милях позади. В хорошую погоду у тебя имелись 10 или 15 минут, чтобы зайти на посадку, выпустить шасси, надеясь, что там все в порядке, сесть и выпрыгнуть из кабины. Много раз мы вылетали из кабины, когда ее накрывала тень вражеского истребителя, который обстреливал тебя.
Первая пара вылетов в составе JV-44 прошли для меня без всяких событий, но 16 апреля эскадрилья поднялась, вооруженная ракетами R4M на направляющих под крыльями. По радио нас навели на группу бомбардировщиков В-26 «Мэродер», обнаруженную радаром. Галланд взял головного, а мы атаковали следом. Мы летели тройками в строе клина, как до начала Второй мировой войны, когда еще не было изобретено звено из двух пар.
Галланд атаковал бомбардировщики, но ничего не случилось. Оказалось, что его звено проскочило мимо американцев, так и не выпустив ракеты. Потом он развернулся и дал ракетный залп по бомбардировщикам. Моментально один из них просто исчез, а второй полетел вниз – разрывом ему оторвало хвост. Я выпустил свои ракеты, повредив пару бомбардировщиков, но дым сбитых Галландом самолетов мешал наблюдению. Видеть фантастические результаты ракетных залпов было потрясающе.
После этой атаки мы отлетели на несколько сот метров, чтобы не попасть под обломки и не нарваться на вражеские истребители. Затем мы атаковали, используя свои четыре 30-мм пушки на каждом самолете. Я повредил еще кого-то, но в тот день не добился побед. Лишь Галланд мог похвастать результатом. Оказалось, что не все мои ракеты сошли с направляющих, поэтому результаты и оказались неважными. Галланд развернулся и повторил атаку. Позднее он говорил, что просто забыл снять предохранители с ракет и не собирался использовать пушки.