– Дальше… что же еще вечно препятствовало нам, дядя?

– Стены, – пробормотал старик. – Стены, которые… которые…

– Стены, которые побеждали любую армию, разбившую перед ними лагерь, даже армию моего отца? Даже армию Айюба, сподвижника самого Пророка, чью могилу я разыщу под этими стенами и построю над ней храм? – Мехмед кивнул. – Но ни один из них не имел того, что есть у меня.

– И что же это, владыка?

Пора.

– То, что сметет камень с той же легкостью, с которой я могу смести эти полотнища.

Он не обернулся. Только поднял руку высоко и уронил. Хамза, стоящий у входа, выглянул и повторил его жест.

Павильон был не самым большим. Его выбрали именно для того, что претворялось сейчас. Четверо рослых мужчин подбежали к центру и ухватились за толстый шест. Как только они утвердили хватку, Хамза подал новый сигнал, и полотняные стены исчезли, быстро свернутые системой блоков, людей и лошадей.

Только что совет стоял в шатре. А в следующее мгновение они оказались на открытом воздухе, прикрывая глаза от яркого зимнего солнца, моргая на то, чего не видели раньше: что шатер, в который они вошли из городских ворот, разбит на вершине холма; что с этой вершины вниз мягко уходит долина, простирающаяся до склона следующего холма примерно в миле отсюда. Что это пространство заполнено тысячами и тысячами солдат в двух больших отрядах, с широким проходом между ними. И наконец, что они делят вершину холма с огромнейшей пушкой, какую только видели человеческие глаза.

Поддерживаемая деревянными блоками, упертая в землю, будто гигантский темный червь, она была не просто большой. Она была чудовищной. Пятеро высоких мужчин, лежащих с вытянутыми руками, не смогли бы сравниться с ее длиной. Ни один человек не смог бы обхватить руками даже ее узкий конец.

Выхватив меч, Мехмед обратил к себе взоры. Он вновь надел шлем, и вновь засияла его броня. Султан вскинул клинок к небу, описал им широкую дугу и выкрикнул одно слово – «Давай!». Пока человек, казалось, сплошь покрытый сажей, подносил огонь к запалу, Мехмед вложил меч в ножны, вытянул указательные пальцы и снова заговорил.

– Вам стоит сделать так же! – крикнул он.

И заткнул пальцами уши.

Кто-то последовал его примеру, но большинство слишком растерялись, не успели – и потом они были обречены слышать рев пушки еще несколько недель. Кому-то почудилось, будто сам ад разверзся, взорвался пламенем и криками всех умерших душ. А остальным, евреям, христианам и мусульманам, собравшимся здесь, показалось, что Армагеддон наконец наступил.

Отдельно – звук. Отдельно – вид. Из чудовищного пламени вылетела комета, таща за собой шлейф огня и дыма, пронеслась всю долину между шеренгами воинов и наконец со звуком скорее природы, чем творения человека, врезалась в склон в миле отсюда. Восторженные крики армии не стихали, заполняя всю долину.

Мехмед подошел к краю ямы. Дым медленно рассеивался, и чудовище снова показалось на свет. Вокруг суетились люди, остужая его влажными тюками ткани. Посредине стоял человек, такой же черный, как и его создание, хотя своим цветом он был обязан пороху.

– Ну как, Урбан-бей? – крикнул Мехмед. – Ты рад первому крику своего ребенка?

Черный мужчина сплюнул, потом заговорил на османском с сильным акцентом.

– Да, повелитель, – ответил Урбан из Трансильвании. – Но мне нужно присмотреть за последом.

– Тогда пойдем и посмотрим.