Линкольн, слушая фон Гердера, удивленно хлопал ресницами: Арийское братство, похоже, проникало во все слои немецкого общества, словно какая-то зараза, но вскоре оно окрепнет, и тогда устоять против его могущества не сможет никто.

– Вы, наверное, разыскиваете одного нашего общего друга, – сказал фон Либенфельс, перебивая профессора.

– Боюсь, что вы угадали, хотя я не сказал бы, что господин Гитлер – наш друг, – ответил Геркулес.

– Ваше время почти истекло, господа. Завтра или послезавтра исполнятся пророчества Артабана, и после окончания предстоящей войны Германская империя будет править миром, – сказал фон Либенфельс.

– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы этому помешать, – резко ответил Линкольн.

– Вы? Чернокожий псевдочеловек, хвастливый испанишка, ни на что не годный португалец и плаксивая женщина… Не смешите меня! Никто не может помешать тому, что было предсказано две тысячи лет назад.

– Еврей, схваченный стражниками и казненный две тысячи лет назад, создал самую могущественную за всю историю человечества силу – христианство. Думаю, римлянам в те времена даже в голову не приходило, что этот уроженец Назарета может представлять какую-либо угрозу для их империи.

– Тот еврей заразил людей болезнью, от которой мы собираемся их навсегда излечить.

– Какой болезнью, фон Либенфельс? – раздраженно спросил Линкольн. – Любовью к врагам, человечностью, терпимостью, состраданием?

– Все эти слабости появились благодаря самому гнусному изобретению евреев – совести.

– Совесть человеческая – это то, благодаря чему такие типы, как вы, никогда не одержат победы, – парировал Геркулес.

– Вам, я вижу, абсолютно неведома Истина, – возразил, улыбнувшись, фон Либенфельс. – Но не переживайте: у нас еще есть время на то, чтобы открыть вам ее, прежде чем мы вас прикончим.