Книги

Архитектор и монах

22
18
20
22
24
26
28
30

Ангел хранил меня от самого Ленина! Который благоволил ко мне – или делал вид, что благоволил, – мне передавали, что он называл меня чудесным грузином, – ах, как это мило слышать от главного теоретика партии, но почему “чудесный грузин”, а не “чудесный человек”, раз уж я такой чудесный? Или на роль чудесного грузина я гожусь, а вот роль чудесного человека не вытягиваю? Дикция не годится? Попробовал бы он про Троцкого сказать: “Есть у нас тут один чудесный еврей”! Товарищи Аксельрод, Каменев и Зиновьев показали бы ему чудеса! Национальный вопрос – самый страшный вопрос в политике, никуда не денешься. Да, Ленин вроде бы ко мне благоволил, но все время меня школил. Ругал, воспитывал. Грозил прогнать, отлучить от партии, отобрать работу.

Ангел хранил меня от тяжелой молчаливой неприязни Леона Троцкого и едва скрытой злобы бешеных троцкистов Кукмана и Пановского. Хватило бы одного его намека, чтобы меня потом нашли в пруду под Веной; вон как получилось с Лениным.

Но главное было потом. Когда они все-таки решили со мной расправиться.

– За что? – тут же спросил Дофин.

– Какое-то безумие. Бред сумасшедших. Но по порядку.

По порядку, господин репортер.

Леонтина Ковальская вдруг написала мне письмо – назначила свидание. Мы встретились. Леонтина выглядела, как всегда – в очках и с пучком на затылке, белая кофточка, серая шалька на плечах, черная юбка. Маленькая шляпка с искусственным цветком. Зонтик, сумочка, ботинки. Конторская барышня. Даже не принарядилась. Но так даже лучше. Посидели в кафе, потом погуляли по площади у театра. Потом она попросила проводить ее до дому.

– Поднимемся ко мне, – сказала она, когда мы пришли.

Дом, у которого мы стояли, был большой, вроде бы солидный, но не совсем понятный. Там могли быть буржуазные квартиры в целый этаж, но и студенческие мансарды тоже. Однако я не собирался пить чай в компании ее мамы и папы. Еще меньше мне хотелось оказаться в ее одинокой обители.

– Поднимемся, – повторила она.

Пришлось подняться. На площадке между вторым и третьим этажами она вдруг остановилась.

– Дальше нельзя. У меня хворает мама, а квартира маленькая, хотя я бы с радостью пригласила вас, но, может быть, в другой раз, но другого раза не будет, потому что я теперь, открою вам тайну, теперь я живу с Вацлавом Кукманом, и они вас убьют. Непременно и очень скоро. Они считают, что это вы убили Леона Троцкого. Вы, вы, вы, а не Рамон! Прощайте.

– Это не я! Это ложь! – шепотом закричал я.

Хотя я был поражен, я все же соображал, что мы стоим на лестничной площадке и на нас смотрят двери чужих квартир.

– Господи, как страшно, – шепнула она. – Обнимите меня на прощанье.

Я обнял ее – что было делать: она меня спасала от смерти.

Она прижалась ко мне.

– Глупый, странный, злой человек, – шептала она сквозь слезы. – Зачем ты это сделал, зачем?

– Это ложь! – я с трудом оторвался от нее. – Это Рамон, я тут ни при чем!

– Ты! – сказала она. – Ты нанял Рамона, подлый человек. Если бы я в тебя не была влюблена, я бы сама тебя убила. У меня есть револьвер! Бульдог! – и стала расстегивать свою сумочку.