Поезд медленно шел вниз; они пили ужасный чай, играли в шахматы: один раз выиграл Снег, один раз Мелисса, два — вничью; Белинда читала Фрейда; «видите, видите?» — воскликнула Белинда; Снег посмотрел в окно — голова кружилась, дыхание захватывало, адреналин хватал сердце рукой — так было высоко; вокруг был снег и сосны, а внизу — обрыв; поезд двигался еле слышно, точно впереди шел ребенок с лампой; Снег представил, как поезд падает вниз и от них остаются только обрывки цветной одежды; будто несколько сотен фарфоровых кукол разбилось; на дне виднелся город — крошечный, размытый, будто лежащий под водой; прошло часов пять; Белинда действительно надела пальто, шарф, высокие вышитые сапоги; а теперь это была рождественская открытка — Санта-Клаус летит на санях, над сияющим городком; он был ненастоящим, таким игрушечным, этот Арклоу в окне, — такой идеальный, такой идиллический; Снег вспомнил одну открытку: средневековый городок, люди катаются на коньках, водяная мельница в центре города, мягкое желто-розовое небо, и на дереве сидят и смотрят на городок, на людей ангел, скрестив свои босые ножки, и большой черный кот; Белинда стала рассказывать, где главная улица, что за магазины и кафе на ней: «…а вон то — ратуша, а дальше — церковь; у нас в городу почти все католики; а там, с башенкой, школа…»; еще было видно парк, каток, дороги; через пару часов стали различаться машины и даже дети — некоторые из них махали поезду рукой; Снег ушел к себе и начал одеваться; достал свитер в черно-бело-малиновую полоску, джинсы, сапоги под колено — «я в них как Хан Соло или капитан «Светлячка» Мальком Рейнольдс, — сказал он Максу, когда купил их, — чувствую, что у меня длинные стройные ноги — такое женское ощущение», а Макс хохотал, — и черное пальто выше колена, с капюшоном; Снегу нравилось в нем больше всего то, что подкладка, карманы и капюшон были желтые и клетчатые; и классные финские перчатки — с открытыми пальцами и варежкой на пуговке; оранжевые, с белыми оленями и снежинками. Мелисса и Белинда уже стояли в коридоре; два зеленых чемодана; две теплые черные куртки; «ой, какой вы, — сказала Белинда и разозлилась, что восхитилась им, ведь обещала себе. — Вы совсем не похожи на специального агента; вы похожи на модель Живанши… и на нашего мэра, Луция Орсини». Снег изогнул бровь — имя ему понравилось; он вытащил свою сумку — клетчатую, на колесиках — в коридор; а поезд все продолжал и продолжал идти вниз — но уже быстрее; и в какой-то момент оказался на ровной земле, и побежал, будто за мячиком, засвистел от радости; и стены задрожали, и занавески на окнах — от скорости; и потом опять начал тормозить, разбрасывая пар и скрип, — это уже был Арклоу…
Больше всего Снегу запомнился воздух — пронзительно-холодный, который сразу втягиваешь со свистом и стоном, как при боли, — и необыкновенно чистый; он сразу подумал про «Имя Розы» — монастырь высоко в горах; про «Багровые реки» — университет и лавины; юноша поднял голову — текла ночь, и за светом фонарей гор было не видно, но они чувствовались, дышали, касались затылка; «у нас почти нет солнца — сказала Белинда, — а вас встречают?» «не знаю», — ответил Снег, и вдруг кто-то его окликнул ясным-молодым-свежим, как запах апельсинов, голосом:
— Снег Рафаэль?
Белинда вздохнула. Снег обернулся: молодой человек одного с ним роста, одного телосложения, длинноногий, широкоплечий, узкий в талии, из журнала «Эсквайр», реклама «Прада»; идеальное лицо: яркие брови, карие глаза, греческий нос, подбородок с ямочкой, изогнутые губы, вечерняя небритость; высокие сапоги, обтягивающие джинсы, черная блестящая куртка с меховым капюшоном, теплые кожаные перчатки.
— Я мэр Арклоу, Луций Орсини, — парень снял перчатку, ладонь у него оказалась узкая, нервная, но очень сильная, хирургическая, — и теплая; Снег стащил свои финские, и они пожали руки друг другу; будто знакомы тысячу лет, встретились сквозь времена и тревоги; Белинду и Мелиссу ждал их папа, грузный усталый человек, тоже в куртке с капюшоном; «видимо, это местная любимая одежда», — подумал Снег; он попрощался с ними кивком головы, хотя Мелиссу бы с удовольствием обнял; но это выглядело бы неприлично. — Здравствуйте, мистер Свон; привет, Белинда. Мелисса, ты как?
— Спасибо, мистер Орсини, все хорошо.
— Понравилась столица?
— Да я почти нигде не была, только в парке при больнице… там очень красиво — у них есть аптекарский огород, везде таблички и лекарственные растения; будто в средневековом садике монастырском…
— Понятно… Надеюсь вскоре увидеть самые красивые глаза Арклоу снова…
Мелисса улыбнулась словно взрослая — но не кокетливо, а будто сожалея о чем-то; будто ей лет сто. Снег подумал: «наверное, ей тяжело — с сестрой-ведьмой и отцом, которому ничего не нужно после смерти их матери; надо побыстрее расправиться с их вселенским злом и заняться уговорами — отдать Мелиссу в музыкальную школу; может, написать Даниэле…»
— Я вам снял номер в гостинице; хороший; выбирал по принципу «понравилось бы мне самому здесь жить»… — Луций улыбался; Снег подумал: «сколько ему лет?.. лицо у него молодое, Зака Эфрона, а вот манера разговаривать — как у Гэндальфа; ну да, он же мэр, он всех знает и обо всех заботится». — Вид из окна на горы — хотя они везде… Красное постельное белье. Ну и конечно, кабельное.
— Я не смотрю телевизор, — сказал Снег.
— Я, в общем-то, тоже, если только кино с диска. Что-нибудь старое — «Поющие под дождем», «Звуки музыки», «Забавная мордашка», и вообще мюзиклы: Одри Хепберн, Фрэнк Синатра, Фред Астор и Джинджер Роджерс; иногда что-нибудь зловещее: «Гражданин Кейн», фильмы с Белой Лугоси, серьезное — «Касабланка», «Лицо со шрамом»; я не педик, вы не подумайте, — Луций рассмеялся, откинул капюшон, волосы у него оказались каштановые, взъерошенные, молодой Хью Грант, само совершенство, — моя мама любила такое кино, я на нем вырос, на старом Голливуде…
— А я люблю черно-белое, совсем старое, немое… я люблю под него играть, импровизировать на рояле, — сказал Снег; на щеку ему легла снежинка — узорчатая, крупная; Снег поднял голову — снегом уже наполнилось все небо; Луций взял его чемодан: «я вас на машине отвезу; если вам нужна машина — скажите, но вообще у нас такой маленький городок, что в нем одно удовольствие ходить пешком»; «я не люблю водить, — сказал Снег, — спасибо, тем более в чужих краях; я много курю в машине, отвлекаюсь на музыку по радио, начинаю дирижировать». Ему понравился Луций, но в нем было что-то от Арклоу — тайна; будто он настрадался в детстве, растерял всю способность к ликованию и теперь просто доживает, придумав себе занятия: фотографировать росу и паутину смотреть ледоход и звездопад, держать магазинчик открыток… Машина у него была огромная — джип-вездеход; внутри пахло вишневыми сигаретами; «радио? у нас очень милая местная радиостанция; ею владеют молодые люди, два парня и одна девушка, парни в эфире могут обсуждать, куда делось пиво, ведь только что вот стояло под рукой… но музыка отличная — британская в основном; могут саундтрек к «Звездной пыли» или к «Отелю «Миллион долларов»» поставить на всю ночь… вы же пишете саундтреки?» «да», — ответил Снег; «игра в бисер, — сказал Луций, — о, музыка для меня всегда была самым высоким даром; это как из «Близких контактов третьей степени» — быть человеком, которого заберут инопланетяне»; «а мне нравятся люди, которые умеют готовить…» Луций засмеялся: «я умею»; и они молчали, слушали по радио Kula Shaker и какой-то старый джаз с виниловой пластинки, судя по скрипам; а потом Луций сказал: «есть люди, у которых талантов — как перчаток: они играют на пианино, они читают ноты, они ездят на мастер-классы по психологии, а еще немножко рисуют и разбираются в артхаусе; и говорят на нескольких языках; они успешные и элегантные; а есть люди, у которых только один талант, но это дар Божий, он доведен до состояния безумия или алмаза, — вот такие люди меня восхищают… вы принадлежите к первым или ко вторым?» Снег смотрел, как комья снега разбиваются о стекло машины — Арклоу был всего лишь цепочкой разноцветных огней, как елка в новогодних гирляндах; и думал о Даниэле; думал о Максе; думал об Элайдже Волине — он так и не понял, не смог объяснить начальству, как поймал его: просто шел по улицам, усталый, запылившийся, было жарко, он все время покупал и пил кока-колу, в таких крошечных стеклянных бутылочках; а где-то существовала полиция, и она шла по трупам, которые оставлял за собой Волин, пыталась вычислить его маршрут; а Снег словно в какой-то момент стал Элайджей, шел по следам, будто они отпечатались в асфальте и мерцали, лишь на две минуты позже; это потом отследили по картам, по фотографиям с воздуха; и захотел в туалет, и там был Элайджа… «Я не игрок в бисер, — сказал Снег, — это точно… я просто занимаюсь тем, что у меня получается… больше ничем; даже не пытаюсь; мне всегда хотелось быть следователем; и когда у меня получилось первый раз найти человека, я был в ужасе; оказалось, у меня странный дар: они сами меня находят, я их притягиваю, как кто-то видит призраков, вызывает духов… а когда написал музыку и услышал ее в кинотеатре потом, то был… в восторге… но и в том, и в другом случае я чувствовал себя живым, на самой грани». Луций достал сигареты: «“Капитан Блэк”, вишневые; хотите?» Снег взял. «Простите меня, — сказал Луций, — за этот разговор… я, наверное, очень устал; вот и способен только на философские беседы; вам, может, неприятно?» «ну что вы; за окном снег; поздний вечер; у нас вкусные сигареты; самое время для разговоров о смысле жизни…»
Номер был восхитительным: обитый темным деревом, с огромной кроватью в центре, алое белье, вишневый плед, окно на полстены — правда, из-за снега в нем ничего не видно; всюду красные светильники; Снег выключил их все, кроме одного, у кровати, — и окно светилось оранжевым; помылся — ванная оказалась в коричневых и цвета слоновой кости тонах, вода горячая, гели для душа, шампуни, полотенце цвета шоколада, величиной с простынь; и подумал: «а есть ли здесь ресторанчик или кафе?» — хотелось чаю, яичницы, бутербродов; Снег надел черную толстовку с капюшоном и рисунком — нотной записью кусочка из «Валькирии» Вагнера, черные вельветовые штаны, черные кеды; выглянул в коридор — гостиница была вся в дереве, словно викторианский дом, и в фотографиях гор; «здесь всенепременнейше должны буянить пьяные канадцы или скандинавы, как в «Твин Пиксе»; но было тихо. Снег спустился по роскошной лестнице с резными перилами, просто имперской, в холл, обратился к портье: «скажите, а поесть где-нибудь можно?» — старенький портье, разгадывающий кроссворд, кивнул, показал на соседнюю дверь, тоже деревянную, в резьбе; Снег толкнул ее — и попал в маленькое кафе — одна его стена была целиком из стекла; «горы, — подумал Снег, — наверное, это как все время смотреть фильм «Властелин Колец»; но сейчас ничего не было видно, только оранжевый свет: из-за снега; над круглыми столиками с белыми скатертями горели маленькие красные лампы; так красиво и зловеще, будто в замке Дракулы. Подошла девушка-официантка, красивая, темноволосая, в белой блузке, темной юбке, на каблучках; Снег сел за столик у стеклянной стены; «здесь довольно холодно», — сказала девушка; «зато зрелище» «это да; но мы привыкли»; снегопад перешел в бурю. Снег глаз не мог оторвать от завихрений воздуха; потом все-таки посмотрел меню, выбрал салат из отварной курицы, сладкого цветного перца и кукурузы, стейк и мороженое с шоколадом; и чай — черный, с клубникой и сливками; чашку ему разрешили взять с собой в номер — «горничная уберет утром»; почитал немного, поставил будильник; погасил лампу и слушал бурю за окном: «…значит это что-нибудь? Кто-то мне здесь не рад?…»
— Плохо спали? — спросил Луций; Снег вышел из гостиницы, ошалевший от света, солнца, снега, гор — он проснулся от будильника, постель комком, — и увидел горы — будто летел над ними; задохнулся от красоты. День был солнечным, везде лежал снег и ходили люди с лопатами, собирали снежные кучи, и ездили смешные маленькие оранжевые грузовички, увозившие снег куда-то.
— Не знаю. Пытаюсь вспомнить, что снилось.
— Верите в сны?
— Бывает, что они помогают — увидеть, что вещи не то, чем они кажутся.
— Как Дейл Купер…